Графиня дю Монте: судьба одной женщины в эпоху Французской революции
Яценко (Байрд) О. А.
За помощь в переводах французских текстов благодарю петербургского филолога К.Сергейчева.
Йозеф Вёльфль. Три сонаты. Отправной точкой для этого исследования стало одно из музыкальных сочинений австрийского композитора и виртуоза-исполнителя Йозефа Вёльфля (1773-1812) - «Trois Sonates pour le Forte Piano, composèes et dèdièes a Madame la Comtesse de Borosdin par Joseph Woelfl. Oeuvre 28». Тот факт, что адресатом сонат стала дама с русским именем, привлекает внимание и удивляет – ведь не только сам Йозеф Вёльфль никогда не бывал в России, но нам неизвестна и «графиня де Бороздина», хотя Бороздины, никогда, впрочем, не имевшие графского титула, занимают довольно заметное место в русской истории XVIII-XIX веков.
Братья Андрей (1765-1838), Михаил (1767-1837) и Николай (1777-1830) Бороздины были детьми Михаила Саввича Бороздина (1740-1796), участника Семилетней войны и русско-турецких войн эпохи Екатерины II, генерал-поручика. Старший, Андрей Михайлович, вошел в историю как губернатор Тавриды, а Михаил и Николай – как участники и герои Отечественной войны 1812 года. Бороздины были свойственниками семьи Раевских – около 1801 года Андрей Михайлович женился на Софье Львовне Давыдовой, единоутробной сестре генерала Николая Николаевича Раевского (1771-1829).
Раевские и Бороздины были достаточно близки, и это во втором томе «Архива Раевских», вышедшем в 1909 году, было приведено письмо М.М.Бороздина – М. М. Муромцову от 30 августа 1837 года, в примечаниях к которому Б.Л.Модзалевский упомянул, что в 1794 году Михаил Михайлович Бороздин женился первым браком на французской графине Guillin du Montay [так!], вдове, имевшей двух дочерей.[1]
Биография М. М. Бороздина в отечественной историографии изучена неровно и фрагментарно. Подробно зафиксировано его участие в Отечественной войне, когда он был уже военачальником, генерал-лейтенантом, и большое внимание уделено его дочери от второго брака, Анне Михайловне, ставшей в 1839 году женой Николая Николаевича Раевского-младшего (1801-1843). А вот о его молодости известно очень мало, и кажется, что его первый брак ускользнул от внимания отечественных исследователей. В скудных русских документальных источниках, так же как и в более многочисленных французских,[2] имя его первой жены, французской графини, появляется как Adelaide Fradet d'Orly, Adele Dorli, Guillin du Montet, Dumontet, du Montаy и даже du Montel. Б. Л. Модзалевский тоже привел имя с ошибкой. Он не указал источника своих сведений, но годом раньше, в апреле 1908 года, витебский историк и краевед В.С.Арсеньев сообщал: «Атташе Французского посольства в С.-Петербурге г. Roger Anginieur обратился ко мне с просьбою навести в России справки о существовании потомства вышедшей замуж в России девицы Гиллен-дю-Монте».[3] Действительно, французский дипломат François Marie Charles Roger Anginieur (1879-1967) исполнял обязанности атташе французского посольства в Петербурге с февраля 1807 до середины 1908 года.[4] Вероятно, именно в это время он и познакомился с Василием Сергеевичем Арсеньевым (1883-1948), выпускником Императорского Александровского Лицея, который с 1906 года служил в МИДе, а с марта 1908 года был советником Витебского губернского правления.[5] Поэтому полагаем, что его просьба и розыски по ней стали в это время предметом частных обсуждений среди исследователей.
В. С. Арсеньеву удалось узнать, что «в 1791 году, по данным труда «Zédé. Généologie [так!] des Dupuy de Lômé»[6], погиб во время революции владелец имения Poleymieux близ Лиона Guillin du Montet; его вдова, рожденная Fradet d’Orly, поcле долгих скитаний достигла двора императрицы Екатерины, которая сделала ее своею статс-дамою (?) и, пожаловав имение приволжское с 500 душами, выдала вскоре замуж за капитана (ставшего затем генералом) Бороздина; от этого брака было двое детей, умерших в младенчестве, сама госпожа Бороздина также скоро затем умерла. По имеющимся данным, г-жа Бороздина из Франции привезла с собою в Россию двух дочерей от первого брака... ”.[7] Часть этих сведений не вполне верна, но корректируется имеющимися документами, хотя и русские, и французские источники, как исторические, так и новейшие генеалогические разыскания, чрезвычайно противоречивы и не сопоставлены друг с другом.
До французских историков тоже дошло известие о замужестве Жанны-Аделаиды в России. В 1836 году в «Revue du Lyonnais» было сказано, что в России «ее несчастья и достоинства ее персоны скоро доставили ей супруга». К сожалению, данных о супруге французский историк не нашел и ошибочно назвал его «русским вельможей из семьи знаменитого графа Ростопчина».[8] Эти сведения перешли в некоторые другие публикации: в 1911 году историк Французской революции Антонин Порталье (1849-1927) в своем основном труде «Tableau général des victimes & martyrs de la Révolution, en Lyonnais, Forez et Beaujolais» назвал мужа «графом Бороздиным из семьи Ростопчина».[9] Эта же ошибка повторяется в, пожалуй, наиболее содержательном источнике – маленькой семистраничной брошюре лионского историка Mетью Варийе «Une lyonnaise en Russie pendant la Revolution Francaise. Adele Dorli, comtesse de Guillin-Dumontet» (Lyon, 1923). В ней процитирован ряд писем и других документов, которые, по словам автора, «являются выдержками из манускрипта объемом в 23 страницы, 215x330, изначально из библиотеки Yemeniz,[10] который теперь находится в моем распоряжении. Он написан прекрасным почерком, и, без сомнения, был создан в 1799-1800 годах безымянным другом семьи Гиллен в форме мемуара, адресованного некоему русскому, имя которого не названо, но который поддерживал мадам Гиллен в ее изгнании».[11]. К сожалению, не все данные, а особенно даты, приведенные автором, согласуются с имеющимися документами. Это может говорить о том, что «безымянный друг» создавал свою запись по памяти и со слов других людей, спустя какое-то время после описываемых событий. Нынешнее местонахождение этого мемуара неизвестно. Брошюра лионского археолога и историка Амабля Одэна (Amable Audin,1899-1990) «La conspiration lyonnaise de 1790 et le drame de Poleymeux» (Lyon, 1984) в большой степени базируется на вышеназванных источниках.
В целом, пользуясь источниками с осторожностью и всегда сопоставляя их друг с другом, можно с уверенностью установить основные детали: графиня Гиллен дю Монте (Guillin du Мontet), урожденная Jeanne-Adélaïde Fradet d’Orly, родилась в 1767 году в Версале.[12] Около 1783 года она вышла замуж за моряка, искателя приключений Мари-Эме Гиллена дю Монте (Marie-Aimee Guillin du Montet, 1730-1791). Ее супруг провел бурную молодость: подростком он ушел в море, плавал на кораблях Вест-Индской Компании; был губернатором острова Сент-Винсент и гражданским губернатором Сенегала, где составил состояние работорговлей. Вернувшись во Францию, он купил поместье Полемьё (Poleymieux) в окрестностях своего родного Лиона и женился на Жанне-Аделаиде, бывшей почти на 40 лет младше его. Несмотря на огромную разницу в возрасте, кажется, что их семейная жизнь устроилась достаточно хорошо: в архивах Роны зарегистрировано крещение трех их дочерей: Aimée-Marie-Antoinette-Adélaide-Cécille крещена 22 ноября 1785 года, Aimée-Adélaide – 20 апреля 1787 года, и Аgathe-Henriette-Cloudine-Prudence - 5 марта 1790 года.[13] Да и дальнейшие события тоже показали, что Жанна-Аделаида была привязана к своему мужу и любила его.
Замок Полемьё По отношению к своим крестьянам Мари-Эме Гиллен дю Монте проявил себя высокомерным и жестоким феодальным сеньором, чем и вызвал их неприязнь и даже ненависть. Революционеры имели основания подозревать его в контрреволюционной деятельности, так как его родной брат, Антуан Гиллен дю Монте де Пужлон (Antoine Guillin du Montet de Pougelon) был роялистом и участником контрреволюционного заговора, арестованным в декабре 1790 года. Подозрения особенно усилились в дни бегства короля в Варенн. 26 июня 1791 года замок был осажден крестьянами и национальной гвардией, желавшими обыскать замок в поисках оружия. Произошел обмен выстрелами, и несколько человек в толпе было ранено, что настроило её еще более враждебно. При этом Жанна-Аделаида проявила мужество и силу воли, которые были отмечены всеми историками этого события: стараясь успокоить толпу, она вышла к ней вместе с маленькими дочерьми; она стала посредницей в переговорах между крестьянами и своим мужем, она добилась от мужа разрешения на «визит» в замок, а от осаждающих - обещания воздержаться от насилия. На этом этапе ее взяли в заложницы, но отвели в безопасное место. Тем временем события набирали оборот: разъяренная толпа ворвалась во двор и подожгла замок. Мари-Эме был убит. Его тело было расчленено и голова насажена на пику. Более того, надругательство над его телом сопровождалось актом каннибализма [14], что и было самой ужасной и шокирующей деталью этого события. Вдова с детьми сумела покинуть замок, провела некоторое время в Лионе, а потом отправилась в Париж. 13 августа она обратилась к Национальной Ассамблее с петицией. Полагаем, что в ту эпоху немало храбрости потребовалось от вдовы аристократа и золовки арестованного роялиста-заговорщика, чтобы потребовать справедливости и возмещения убытков. По словам современника, мадам дю Монте выступила перед Ассамблеей с грацией и достоинством, которые произвели сильное впечатление в ее пользу. Она представила шокирующие обстоятельства убийства своего мужа и требовала наказания убийц, возмещения убытков и освобождения арестованного деверя, Антуана Гиллена дю Монте де Пужлон, бывшего опекуном и воспитателем ее детей.[15] Она изложила обстоятельства убийства мужа известному журналисту Жаку Малле дю Пэну, и 20 августа 1791 года статья, основанная на ее рассказе, появилась в «Mercure de France».[16] Дело приобрело международный резонанс – убийство Гиллена и сопутствующие обстоятельства были упомянуты в «Варшавской газете».[17] Второе слушание дела в Национальной Ассамблее состоялось 10 сентября 1791 года, но, так как она не видела своими глазами убийства мужа и акта каннибализма, эти факты были объявлены не имевшими место, и ей было отказано в ее просьбе.
M. Варийе приводит ее последнее обращение к Национальной Ассамблее: «Господа, вы лишили меня единственного утешения, которое я могла бы получить, когда отказались освободить г-на Гиллена де Пужлон, моего деверя, наставника моих детей; мое отчаяние не позволяет мне войти в подробности ужасного преступления, которое замалчивает ваш комитет, чтобы не возмутить общественное спокойстви и избежать еще одного представления моего дела; у меня хватает сил только на то, чтобы сказать вам, что я сожалению о том, что умоляла вас о правосудии, от которого я полностью отказываюсь в том, что касается денежных притязаний; вероятно, для моих детей придут более счастливые дни, когда их родина, исполненная истинных принципов, предложит им возмещение за несчастья, которые она им причинила. Последняя просьба, с которой я к вам обращаюсь – это дать мне свободу удалиться под чужие небеса, где я найду утешение, в котором нельзя отказать преследуемой невинности, и я льщу себя надеждой, что вашим ответом будет приказ о срочной выдаче мне паспорта».[18]
Паспорт, действительно, был выдан. 26 июня 1792 года, в годовщину убийства мужа, она написала в городской совет Полемьё письмо, которое тоже немало говорит о силе характера и незаурядной смелости Жанны-Аделаиды: «Итак, кровожадные и жестокие люди, сегодня - годовщина того страшного дня, когда моё счастье было разрушено ужасным преступлением, в которое вас вовлекли ваши порочные души! Истекший год только укрепил вашу склонность к злодеяниям. Но вы не представляете себе, что может засиять день, который положит конец вашему бесчестному разбою; вы не думаете, что некое существо, которое вы ввергнули в бедствия, поддерживает свое существование только благодаря желанию извлечь убедительное мщение из жестоких бед, от которых стенает его душа! ... Пусть покров спадет с ваших глаз: мгновение приближается, меч правосудия опустится на ваши головы! … Вот почему, заранее наслаждаясь этим моментом, я вам об этом объявляю. В этот день вы научитесь понимать сердце супруги, которой вы причинили глубокие страдания! … Вы увидите тогда жуткую пропасть, в которую вас ввергли пагубные советы презренного Брюне [19]; вам и ему отмстится за меня; а я буду наслаждаться вашими бесполезными сожалениями, и я повторю вам вживую, что нельзя безнаказанно забывать то, чем мы обязаны Богу и королю! Вдова Дюмонте де Полемьё» [20]
М. Варийе пишет, что она покинула Францию в первые месяцы 1792 года, но мы полагаем, что зимнее путешествие с маленькими детьми было бы чрезвычайно затруднительным. Скорее всего, она уехала в начале лета, и тогда дата письма указывает время ее отъезда. Все источники сообщают, что она уехала с двумя дочерьми, Aimee-Adelaide и Agathe-Henriette-Claudine-Prudence.[21] О старшей девочке, Aimée-Marie-Antoinette-Adélaide-Cécille, нет никаких дальнейших упоминаний, поэтому полагаем, что она умерла к 1791 году.
Покинув Францию, Жанна-Аделаида направилась в Германию – в Трир, провела некоторое время в Берлине, а затем перебралась в Голландию. По словам М. Варийе, «кампания 1792 года и поражение союзников заставили ее покинуть Германию и направиться в Голландию или же у нее были там друзья, заинтересованные в ее судьбе». Действительно, 18 января 1793 года она писала Камиллу Демулену из Утрехта: «Сударь, это супруга несчастного Гиллена Дюмонте обращается к вам с благородным доверием, убежденная, что несчастная невинность, оставшаяся без поддержки, не может найти лучшего защитника. Если вы снова обратите взгляд на историю моих несчастий, вы поймете, насколько справедливые причины имела моя страдающая душа, чтобы покинуть страну, в которой не иссякали мои слезы. Я решилась на это после того, как безуспешно требовала отмщения преступникам, чье злодейство лишило меня моего достойного супруга. Но я нашла жестоких существ, которые не краснели, предлагая мне денежные контрибуции в ответ на мои пылкие просьбы. От этой мысли я до сих пор леденею от ужаса. Я взываю ко всему миру. Была пролита кровь моего мужа: смогут ли деньги исцелить мои раны? Поскольку я не смогла добиться наказания его убийц, моя родина стала ненавистной для меня. Я направила свои стопы и свою боль под чужие небеса, где заинтересованность чувствительных душ и сладкое имя матери поддержали мое существование; именно этот титул заставляет меня просить Вас, сударь, соблаговолить проявить интерес ко мне. Будьте моим голосом, потребуйте справедливости, на которую я имею право, сообщите нынешнему правительству, что финансовое состояние моих детей полностью расстроено из-за потери их несчастного отца, поскольку его смерть оборвала выплату значительной пожизненной ренты. Пожар уничтожил долговое обязательство бывшей Ост-Индской компании больше чем на 400,000 франков. Моё имущество была разграблено или сожжено. Только земля остается мне и моим детям; к тому же пламя уничтожило здания. Я покинула мою родину только после того, как пережила все эти ужасы, и, вероятно, меня можно отнести к несчастным эмигрантам, обреченным на изгнание и полную потерю их состояния! Я не могу себе этого представить. Если моя боль, если мои неиссякаемые слезы, если ужас, который я испытываю перед страной, чья земля полита кровью моего супруга, являются преступлениями, то я постоянно буду виновной. Но даже самые жестокие народы с уважением относятся к подобным мольбам. Я не могу поверить, что французы являются ещё большими варварами. Поэтому я осмеливаюсь ожидать как акта справедливости возврата состояния моих детей и свободу воспитывать их вдали от страны, где не могут жить ни они, ни их несчастная мать. Вдова Дюмонте». [22]
Ее пребывание в Голландии было довольно коротким. При угрозе французского вторжения она написала императрице Екатерине II, которая была тронута рассказом о ее бедствиях и послала ей средства, необходимые для приезда в Санкт-Петербург.[23] Учитывая, что революционная Франция объявила войну Голландии 1 февраля 1793 года, и исходя из даты предыдущего документа, видим, что это могло произойти не раньше конца зимы 1793 года, поэтому Жанна-Аделаида могла появиться в Петербурге летом или осенью 1793 года. «Она была принята в Петербурге наилучшим образом, и императрица доверила одному из своих секретарей положить определенную сумму в имперский банк для каждой их ее дочерей».[24]
М. М. Бороздин О первом времени ее жизни в Санкт-Петербурге «неизвестный друг» сообщал: «Еe молодость и приятность ее лица и характера вызвали к ней большой интерес, но, еще опечаленная своим вдовством, она предпочитала одиночество и упорно отказывалась от всех приглашений ко двору и в элегантное общество столицы, желая полностью посвятить себя воспитанию своих детей. Екатерина, однако, опасалась, что её очарование и красота могут ввергнуть ее в одно из тех глупых приключений, в которое часто попадают молодые женщины, и решила, что та должна выйти замуж и окончательно обосноваться в России; а потому указала ей через своего секретаря на несколько богатых и титулованных господ. Но г-жа Гиллен отвергала все предложения и ограничила себя дружбой с графиней Г.,[25] которая жила в том же доме. Однако в окружении г-жи Г. был молодой офицер Бороздин (de Barasdin), который отличался качествами своего ума и обаянием; вскоре было замечено, что мадам де Гиллен не осталась равнодушна к знакам его почтения».[26]
Графиня дю Монте Екатерина Вторая одобрила выбор молодой женщины, родители Бороздина не возражали против брака, хотя сомневались, достаточно ли средств будет у молодых, поэтому императрица согласилась обеспечить новую семью. Но в это самое время один из французских эмигрантов внушил мадам Гиллен, что ей придется пожертвовать своими детьми, и что французы, узнав, что она вышла замуж за русского, конфискуют ее имущество во Франции. Переворот 9 термидора (27 июля) 1794 года дал ей некоторую надежду, и она решила отложить свадьбу и сначала поехать на родину, чтобы опять попытаться добиться справедливости, а по возвращении в Россию вступить в брак с Бороздиным. Промедление со свадьбой вызвало недовольство императрицы.
М. Варийе сообщает, что следующей мыслью молодой женщины было - обратиться к королю Пруссии, Фридриху-Вильгельму II, который заключил союз с Французской Республикой. (Представляется, что у М.Варийе здесь возникает некоторая путаница в датах: речь явно идет о конце лета-осени 1794 года, но Базельское соглашение было подписано только 5 апреля 1795 года). В то же время мадам дю Монте написала императрице, чтобы проститься с ней и объяснить мотивы своих поступков. Ее письмо не произвело впечатления на Екатерину, но тем не менее она послала Жанне-Аделаиде достаточную сумму на поездку и позволила использовать капитал, положенный в банк на имя детей.
По прибытии в Берлин, мадам дю Монте была очень хорошо принята королем, и через посла Французской Республики в Базеле, маркиза де Бартелеми, она опять обратилась к Конвенту и потребовала реституции. Ответа не последовало, Бороздин умолял ее скорее вернуться, поэтому, истратив свои малые средства, она отправилась обратно в Россию. По словам Варийе, «Бороздин ждал ее на границе, и там состоялась их свадьба в присутствии нескольких друзей». Он датирует свадьбу 1796 годом, но из сравнения документов и дат исторических событий ясно, что описываемое происходило в 1794 году. Из послужного списка Бороздина видим, что как раз в это время он был отнюдь не в Петербурге, а в Польше: «в 1794-м году [был] в Польше против взбунтовавшихся польских войск на разных сшибках и сражениях, а октября 24-го при взятии штурмом укреплений Прагских под командою генерал-фельдмаршала князя Суворова, за что награжден золотым знаком на георгиевской ленте для ношения в петлице».[27] 1 января 1795 года М. М. Бороздин получил чин полковника за отличие в боях.[28] Варийе не указывает, на какой именно границе состоялась встреча влюбленных и их свадьба, но, исходя из вышеизложенного, полагаем, что события произошли на границе Пруссии и Польши (которая после второго раздела Польши проходила примерно в 50 километрах к востоку от Варшавы), а посвящение «Трех сонат» Йозефа Вёльфля подтверждает, что молодые после свадьбы отправились в Варшаву, где в то время и находился молодой австрийский композитор.
Йозеф Вёльфль Йозеф Вёльфль приехал в Польшу осенью 1791 года и на следующий год перебрался в столицу, где успешно давал уроки музыки, время от времени принимая участие в концертах. Захваченный политическими и военными событиями второго и третьего разделов Польши, он собирался покинуть Варшаву в 1794 году, но, по словам автора посмертного мемуара о нем, «среди российской армии, завладевшей столицей, многие офицеры, которые, как известно, страстно любили музыку, искали компании Вёльфля, и их уважение заставило его задержаться еще на один год в Варшаве».[29] Посвящение «Trois Sonates pour le Forte Piano...» графине Бороздиной показывает, что среди этих офицеров был и М. М. Бороздин, уже женатый на графине. Таким образом, оно подтверждает более раннюю дату свадьбы Бороздиных - 1794 год [30], и датирует сонаты концом 1794 - началом 1795 года, так как в середине 1795 года Вёльфль уехал в Вену и больше нигде и никогда не встречал Жанну-Аделаиду.[31]
Далее, к сожалению, у М. Варийе продолжается путаница в датах. Он сообщает, что «молодая женщина направилась в Санкт- Петербург к семье мужа; генерал де Barasdin умер, когда она была в Пруссии, и вся семья была в глубоком трауре, тем не менее, и она, и ее дети были встречены в ее новом доме с большой добротой /…/ После нескольких месяцев пребывания в Санкт-Петербурге со своей молодой женой, г-н Barasdin был назначен к полку в Сибири». Однако, назначение Михаила Михайловича Бороздина в Сибирский драгунский полк состоялось 6-го декабря 1795 года, а его отец, генерал Михаил Саввич Бороздин, умер 21 января 1796 года. Поэтому полагаем, что Жанна-Аделаида приехала в Петербург не в 1796 году, как говорит М. Варийе, а в середине 1795 года, то есть, еще до смерти ее свекра.
Согласно А. Одэну, накануне отъезда к Сибирскому драгунскому полку, Михаил Бороздин доверил Жанну-Аделаиду опеке своего старшего брата, Андрея Михайловича, и она провела несколько месяцев в его имении под Петербургом. Однако, имения Бороздиных находились не под Петербургом, а в Псковской губернии, поэтому, вероятно, она жила в в имении Костыжицы (ныне Дновский район Псковской области). Вскоре Михаил вернулся и перевез ее в Петербург, видимо, к своей матери, Анастасии Андреевне Бороздиной, урожденной Крекшиной (1743–1802), которой в 1787-1797 годах принадлежал дом на углу Невского проспекта и Садовой улицы (ныне Невский, 52/Cадовая,14). Там в 1796 году у Жанны-Аделаиды родился сын. Она надеялась, что появление ребенка вернет ей расположение императрицы, но этого не произошло, и сама Екатерина Вторая умерла 6 ноября 1796 года.
Жанна-Аделаида рискнула обратиться за протекцией к Павлу Первому, и в самом деле, 9 января 1797 года появился указ, в адресате которого узнаем Жанну-Аделаиду: «полковнице Аделе Бороздиной всемилостивейше пожаловали МЫ в вечное и потомственное владение пятьсот душ». [32] Указ был подтвержден и дополнен 17 февраля: «...в число которых назначаем к отдаче нижегородского наместничества, Семеновской округи, дворцовые: Бобровскую, Везломскую и Копытовскую слободы [нынешний г.Бор в окрестностях Нижнего Новгорода на Волге. – О.Я. (Б)], в коих по последней ревизии четыреста восемьдесят три, да Санкт-Петербургской губернии, Рожественского уезда и волости дворцовую деревню Вырицу, в коей по ревизии двадцать. А всего пятьсот три души мужеска пола, с принадлежащими по дачам к тем селениям землями и угодьи». [33] Видим также, что позже и Жанна-Аделаида, и ее свекровь воспользовались услугами вспомогательного банка для дворянства, основанного указом Павла Первого в декабре 1797 года. Банк был задуман, чтобы помочь дворянству расплатиться с долгами, и должен был в течение 2 лет выдавать им ссуды. Банк объявлял список лиц, которые могут получить займы, и в марте 1799 года в этом списке были названы жена генерал-майора Аделаида Александровна Бороздина и супруга генерал-лейтенанта Настасья Андреевна Бороздина.[34]
В 1797 году у Жанны-Аделаиды преждевременно родился еще один мальчик, что сильно подорвало ее здоровье. Между тем, по сведениям М. Варийе, М. М. Бороздин получил командование полком в Москве, куда к нему приехала и Жанна-Аделаида. Очень скоро он был послан обратно в Петербург и оттуда - на отдаленную миссию. Жанна-Аделаида сопровождала его до Петербурга, но была срочно вызвана обратно в Москву, только для того, чтобы присутствовать при смерти своего первого сына.