Заклинание и мистерия в поэме А.С. Пушкина «Медный всадник»

Свободина С. В.

      Время показало, что великий поэт

       создал нечто большее, чем поэтически

       совершенное художественное творение»;

      «нередко размышления о поэме выходят за

       пределы литературоведческой

       проблематики.

            А. Б. Перзеке ¹

Поэма «Медный всадник» рассматривается исследователями в различных аспектах: историко-политическом, жанрово-поэтическом, изучаются фольклорные, античные, библейские мотивы². В нашей статье речь пойдет об элементах заклинания и мистерии, трансформированных в художественную ткань поэмы.

Кроме прямой фантастики попробуем разглядеть в «Медном всаднике» еще иррациональный сюжет (элементы ритуала и явный мотив борьбы героя с Роком, Богами, идущий от античной трагедии, восприняты Пушкиным «в амальгаме с культурным опытом последующих веков»³. Неявные отсылки к архаике в поэме  — свидетельство преемственности и развития, проявление прошлого в современности). Такой дополнительный ход правомерен в качестве инструмента для исследования текста.

 Известно, что пушкинское мышление было жанровым, поэтому посмотрим на поэму глазами таких ритуальных жанров, как заклинание и мистерия⁴.

Обращаясь к языческим моделям, мы ориентируемся только на структуру  заклинания и мистерии. О структуре заклинаний пишет Н. Познанский в книге «Заговоры. Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул»⁵. По Познанскому, заговоры, заклинания (он не проводит строгой границы между ними) являются словесными формулами, обладающими репутацией неотразимой магической силы, и средством для достижения определенного результата. Такие словесные формулы произносились чаще всего во время обрядов и обращены они к таинственным невидимым обычным взглядом существам. Слово в заклинаниях и заговорах соединено с действием. Классифицируя словесные формулы, Познанский приводит четыре основных вида: приказ, просьба, диалог и сравнение (отрицательное или положительное). Очень часто встречаются двучленные заговоры. Первая часть  — эпическая, в которой говорится о чем-то чудесном, вторая  — непосредственное обращение к духу. Отличительной чертой многих заклинаний является повторяемость в них некоторых слов, словосочетаний и звуков. Во Вступлении к поэме есть соответствия с такой схемой заклинания.

Вступление графически, интонационно и тематически распадается на шесть абзацев. В первом и втором абзаце местоимение «Он», не стоящее в начале строки и после точки, выделено (в рукописях курсивом или с большой буквы). Так пишут или о богах, или о людях, обладающих божественной силой. Пушкин обращается к той части личности Петра I, которая сравнима с божественной творящей силой. «На берегу пустынных волн/Стоял он, дум великих полн»; «И думал он». В двух первых абзацах перед нами представлено рождение идеи города. Города сложного  — двойственного и противоречивого, задуманного с одной стороны «На зло надменному соседу», а с другой  — именно на этом пустынном, не пригодном для жилья месте, «Природойздесь нам суждено» (курсив мой.  — С. С.). Обратимся к природе.

 Во Вступлении (и в дальнейшем повествовании) совершается годовой цикл, правда, не всегда по порядку. Начинается он, скорей всего, с осени, солнца нет: «И лес, неведомый лучам / В тумане спрятанного солнца, / Кругом шумел». Далее, когда город возник «Из тьмы лесов, из топи блат», то похоже, что уже весна или лето; светло, шумно в городе, зелень листвы: «Темно-зелеными садами / Ее покрылись острова». Потом время белых ночей: «Твоих задумчивых ночей / Прозрачный сумрак, блеск безлунный», свет идет от золота стремящейся ввысь Адмиралтейской иглы, от нее и небо золотое: «И, не пуская тьму ночную / На золотые небеса, /Одна заря сменить другую / Спешит, дав ночи полчаса», затем прямо названа зима: «Люблю зимы твоей жестокой /Недвижный воздух и мороз» и весна: «Или, взломав свой синий лед, / Нева к морям его несет / И, чуя вешни дни, ликует». После Вступления события начинаются и заканчиваются осенью. Таким образом,  поэма начинается с осенних дней (во всяком случае, с пасмурных) и завершается ими. Известно, что фольклорно-мифологическое время круговое, оно воспроизводит повторяющийся годовой цикл. Природный ритм в языческом мире (календарные, семейные праздники и обряды) обеспечивал порядок, прочность и устойчивость. Город вроде бы живет в согласии с природой, однако в нем мало теплых солнечных дней. Пасмурные дни неприятные, тревожные, ассоциируются скорей со злом, чем с добром.

В третьем абзаце происходит материализация города-идеи, начинается все со слов «Прошло сто лет, и юный град», а заканчивается: «И перед младшею столицей / Померкла старая Москва, / Как перед новою царицей / Порфироносная вдова». Новый город возник, и с этим фактом отныне не считаться невозможно; город возник, и все пошло по-другому. Город «Вознесся пышно, горделиво». «Вознестись» означает подняться вверх над чем-либо с коннотацией необычного действия. То есть город этот, который описан в поэме, находится над водой и над землей, оказывается, что он не имеет отношения к временам года, и появился он как будто из-под земли: «Из тьмы лесов, из топи блат». Город вознесся со своим собственным свечением, с золотыми небесами, он сам, как солнце, над пустынными водами и болотами. Другие олицетворения также создают впечатление появление города без человеческих рук, город как будто сам постепенно раскрывается: громады теснятся, корабли стремятся, оделася Нева, мосты повисли, садами покрылись острова.

Далее, в четвертом абзаце, звучит похвала городу, любование его особенностями, красотами, ритуалами. И для поэта город  — идеальное место («Когда я в комнате моей / Пишу, читаю без лампады»). В этом отрывке пять раз повторяется слово «люблю». Мы можем предположить, что это слово несет основную магическую нагрузку⁶. Здесь эпическая часть заклинания закончилась.

Пятый абзац — собственно заклятие, обращенное к духу воды  — приказ о вечном существовании города со слов: «Красуйся, град Петров» до «Тревожить вечный сон Петра!» Повелительное наклонение глаголов «красуйся», «стой», «Да умириться», утвердительная частица «да» с утвердительным значением слова «пусть» к глаголам «забудут», «не будут тревожить» — это приказ водной стихии смириться с тем, что на ее территории теперь расположен город. Для того, чтобы такой город сохранить, чтобы он не исчез, и нужен заговор. Заклинание в поэме⁷ — охрана и защита призрачного города, в котором изначально заложено зло (тема зла разворачивается на протяжении всей поэмы⁸. Оно проявляется и в наводнении (при помощи метафор), и в памятнике (при помощи фантастики), и в пути героя к смерти).

В последнем абзаце мажорная интонация меняется на тревожную, на смену торжественного блеска приходит тень: «Была ужасная пора, / Об ней свежо воспоминанье… / Об ней, друзья мои, для вас / Начну свое  повествованье, / Печален будет мой рассказ».

Заговор обычно предварял основную часть ритуала. Первая и вторая части поэмы  — это мистерия жертвоприношения, связанная с водной стихией и магией металлов⁹. Во время обряда, мистерии или других действий, направленных на связь со сверхъестественным миром «человек испытывает особенные переживания, которые представляют собой проявление сил, «свернутых» в обычной жизни»¹⁰, они не проявляются в обычных условиях. Эти переживания являются самым важным моментом, т. к. в результате у человека рождается религиозное сознание, он становится открытым к духовному миру.Очищение, просветление и соединение или слияние посвященного с божественной сферой  — три основных мистериальных события¹¹. Что-то похожее испытывает герой поэмы. Первое событие (очищение) в первой части поэмы для Евгения  — это крушение всех надежд на жизнь с Парашей. «… Вокруг него / Вода и больше ничего!». С точки зрения мистерии  — это очищение от всех земных привязанностей. Второе событие  — просветление. Оно происходит во второй части. Евгений на острове в состоянии потрясения и от осознания случившегося «И вдруг, ударя в лоб рукою, / Захохотал». Евгений лишается земного разума. Хохот передает его экстатическое состояние, состояние транса, выхода сознания в другое измерение. Третье мистериальное событие (соединение с божественной сферой) в «Медном всаднике»  — буквальная смерть героя.

Евгений молод, ему рано думать о смерти, он мечтает жениться, обзавестись домом, семьей. Но предчувствие говорит о несбыточности его мечты: «…И грустно было / Ему в ту ночь». После того как герой заснул у себя дома, мы видим его уже сидящим на мраморном льведома Лобановых-Ростовцевых. Переходя в сон, Евгений начинает свой мистериальный путь (сон  — это художественный прием для перехода в иное пространство в эпоху романтизма, так называемое двоемирие). Скульптуры львов перед входом в дом символизируют охранительные силы¹², они пока еще связывают Евгения с земным счастьем. Он еще не убедился в гибели Параши. В конце первой части Пушкин задает два риторических вопроса о том, в каком мире находится Евгений и о целесообразности земной жизни вообще. В качестве ответа, перед взором героя возникает памятник как знак мира божественного (памятник не тронут наводнением): «И обращен к нему спиною / В неколебимой вышине, / Над возмущенною Невою / Стоит с простертою рукою / Кумир на бронзовом коне». Получается, что жизнь на земле не насмешка, а «жизнь ради Бога», настоящий дом человека не здесь.

Наводнение заканчивается, но история продолжается.  

В начале второй части Евгений стремится на остров, где живет Параша. «Он перевозчика зовет», в нашем контексте перевозчик сравним с Хароном.(В литературе о «Медном всаднике» встречается такое толкование перевозчика¹³.)  После переправы Евгений оказывается на острове мертвых («кругом, / Как будто в поле боевом, / Тела валяются»), там он теряет человеческий рассудок. «Его терзал какой-то сон», «И так он свой несчастный век / Влачил, ни зверь ни человек, / Ни то ни се, ни житель света, / Ни призрак мертвый», т. е.Евгений теперь находится в промежуточном, пограничном пространстве. Таким образом,вода (наводнение) как сверхъестественная сила лишает героя земного дома. Евгений очищается от желаний материального мира.

Скоро произойдет самое главное — подготовка Евгения к смерти и сама смерть. Перед вторым испытанием Евгений вырван из состояния сна: «Раз он спал / У Невской пристани» От сна он пробужден непогодой. С непогодой «Перекликался часовой…». То есть Час Евгения настал: «Вскочил Евгений; вспомнил живо / Он прошлый ужас», память прояснила его мысли, он узнал место «и того, / Кто неподвижно возвышался / Во мраке медною главой, Того, чьей волей роковой /Под морем город основался…». Далее идет очень эмоциональное описание памятника — многочисленные восклицания, риторические вопросы, лексические повторы, большинство слов с семантикой, подчеркивающей неординарность, мощь, величие скульптуры. Тем самым передается безграничность силы, с которой встретился Евгений, с какой силой захотел заговорить (или обличить ее, или сказать ей какую-то правду,или ей угрожать). Также эмоциональность описания передает масштаб поступка Евгения, сравнимый с подвигом античного героя, бросившего вызов Богам. Это попытка человека отделиться от Божества, попытка стать самостоятельным. Но страх, неизвестность не дали возможности разговора на равных. Человек на земле неравен божеству.

Для внешнего мира Евгений остался бездомным, юродивым, городским сумасшедшим¹⁴. В истории культуры юродивый — вестник правды и истины, это метафора ясновидения¹⁵. В сакральном пространстве начинается вторая мистерия во время погони всадника за Евгением. Прежде чем произойдет собственно жертва, внутреннее существо Евгения еще раз испытывается. На этот раз не через воду, а через воздействие металла (медь и олово) и силу животного (огненного коня, «А в сем коне какой огонь!»). Свойства металлов и определенные качества различных животных соответствуют духовным процессам в человеке, которые воспроизводились в мистериях. Точно так же как вода, огонь, так и медь, олово, железо, серебро, золото (и др.) применяются в культах¹⁶. Пушкин в поэме коня называет бронзовым, а всадника в названии  — медным. Свойства меди меняют состояние Евгения, медь действует на уже омытую водой нефизическую часть существа Евгения и определенным образом формирует ее, эстетизирует, возвышает; страх, который отрицает Божественный промысел, переходит в мужество, необходимое для духовных испытаний. Олово, как в пайке металлов, является соединительной силой с землей — Евгений пока еще в физическом мире. Огненная сила и железная воля коня «обуздывают» в Евгении смятение, гордыню. Бронзовый же конь, возможно, еще наделяет его благородной, высокой, не предназначенной для земной жизни, волей и силой. Через вторую мистерию Евгений получает то, что ему необходимо, чтобы уйти совсем из земного мира, а именно — смирение и избавление от гордыни и страха. Евгений в этот раз не просто пережил необычные чувства, как во время первой мистерии (водной), теперь полностью меняется его духовный облик.

Третья встреча с памятником — это готовность героя к завершению ритуала: смиренно, почтительно, не поднимая глаз, проходит он около памятника. После испытания у Евгения уже другой головной убор — не шляпа, а картуз (в черновиках встречается слово «колпак»). Символика головного убора восходит к венку на царе-жреце со времен древних цивилизаций. Колпак на шуте или юродивом является двойником царской короны¹⁷. Для одного мира произошла смена социального статуса (был бедным чиновником, стал нищим сумасшедшим), для другого  — изменился знак посвященного. «Картуз изношенный» – Евгений прошел воду, огонь и медные трубы. То есть он дошел до цели. В конце поэмы на острове мертвых жизнь человеческая завершается, она принесена в жертву, а душа Евгения обретает настоящий дом. Похоронили Евгения как нищего для земного мира. А для мира божественного — он, видимо, высокий посвященный, т.к. прошел путь мистерии, испытания, чтобы, совершив жертвоприношение, приблизиться к небесному царю. Заканчивается поэма строкой «Похоронили ради Бога». Последнее слово  — ключевое в этой поэме. 

 В «Медном всаднике» вопрос о ценности человеческой индивидуальности и земной человеческой жизни перенесен в другую плоскость. Здесь важнее жертва человека, чем его жизнь. Но встает другой вопрос — что такое смерть (уместен также вопрос, что такое сон, т. к. тема сна присутствует в поэме). Заканчивается поэма обрядом погребения на острове. Во время этого обряда живые помогают мертвым уйти в другой мир. Пушкин оставляет нас в этом пограничном пространстве. «Дальнейшее — молчанье».

Кроме пограничного пространства в поэме есть и пограничное время. О противопоставлении в «Медном всаднике» язычества и христианства писали многие исследователи¹⁸, но мы вспомним пушкинский отклик на наводнение, произошедшее 7 ноября 1824 года в Петербурге. Об этом известно из его писем к брату и сестре из Михайловского¹⁹. В ноябрьском письме у Пушкина в связи с наводнением возникла ассоциация с Ветхозаветным потопом и с Александрийским пожаром, во время которого погибла древняя библиотека (в этом письме еще много иронии по поводу случившегося). Н. В. Измайлов рассматривает это сравнение как заботу Пушкина о своих книгах в Петербурге, частично пострадавших от воды²⁰. Для нас же в контексте статьи важен масштаб сравниваемых явлений — гибель культуры, гибель цивилизации. В эпиграмме «Напрасно ахнула Европа…» (написанной после повторного тиража альманаха «Полярная звезда» в марте 1825 года (первый тираж погиб во время наводнения 7 ноября 1824 г.²¹)) вновь, и в шутку, и всерьез, возникает сравнение с Ветхозаветным потопом. Очевидно, что Пушкин видел в наводнении не только явление физической природы, но и культурный, мифологический феномен.

Позволим себе осторожно предположить, что в поэме«Медный всадник» запечатлено переходное время — смена исторических эпох. В необычном красивом зачарованном городе с памятником-охранителем от наводнения, произошедшего по божественной воле, совершается жертвоприношение (общее бедствие и лишение жизни одного избранного жителя города) ради последующей качественно новой жизни. Дохристианское время меняется на христианское. Завершается поэма вне города, на пустынном острове, там нет кумира на бронзовом коне, там обожествлен не Петр I, как в начале, а обожествлена гибель безумца. «…Наводненье /Туда, играя, занесло /Домишко ветхий. Над водою / Остался он, как черный куст». Этот куст напоминает терновый куст Моисея, в данном случае уже сгоревший. «Домишко ветхий», «Был он пуст /И весь разрушен». Языческий мир погиб. Цикличное, круговое время закончилось, дальше начнется линейное время, утвержденное христианством. Трактовка Евгения как человека дохристианского времени уже применялась, его сравнивали с героем из «Книги Иова» ²² .

В связи с границами хочется еще обратить внимание на два художественных приема — это использование фигур умолчания и композиционные повторы.

 В сюжете отсутствуют описания некоторых действий Евгения, а точнее, его перемещений из одного мира в другой. Пушкин не дает описания того, как Евгений оказался на льве дома Лобановых-Ростовцевых, после того, как он у себя дома заснул; возвращения Евгения с острова, на котором жила Параша; наконец, не описывает, как Евгений оказался мертвым на острове. Сюжетные фигуры умолчания в этой поэме устанавливают границы миров

Три раза Евгений оказывается около памятника. Три раза встречаются описанные выше фигуры умолчания. Строки «Сердито бился дождь в окно, /И ветер дул, печально воя» в разных вариантах встречаются четыре раза. И каждый раз рядом с этими строками в тексте говорится о Евгении. Ветер и дождь для него — это больше, чем непогода. Это зов из другого мира. И шляпу с головы Евгения в начале его неизбежного пути (когда он сидел на мраморном льве со скрещенными руками) срывает преследующий ветер. «Он не слыхал / Как подымался жадный вал, / Ему подошвы подмывая, / Как дождь ему в лицо хлестал, / Как ветер, буйно завывая, / С него и шляпу вдруг сорвал». Повторяемость слов, действий в культах, как уже отмечалось выше, имеет магический характер²³. Ритуальное время ощутимо в «Медном всаднике». 

Использование элементов разных жанров дает возможность видеть описываемые события с разных сторон, полижанровость помогает создать многомерное пространство в тексте.

Пушкин делает собственные примечания к поэме. Не будем касаться их исторической и литературной составляющей. Отметим только то, что может относиться к нашему контексту.Во втором примечании поэт отсылает читателя к стихотворению П. А. Вяземского к графине З***. Оно называется «Разговор 7 апреля 1832 года». В нем есть три 4-стишия (собственно, отсылка к ним и относится), лексику и мотивы которого использует Пушкин:

   Я Петербург люблю, с его красою стройной,

     С блестящим поясом роскошных островов,

     С прозрачной ночью  — дня соперницей беззнойной,

     И с свежей зеленью младых его садов.

     Я Петербург люблю, к его пристрастен лету:

     Так пышно светится оно в волнах Невы;

     Но более всего как не любить поэту

     Прекрасной родины, где царствуете вы?

     Природы северной любуяся зерцалом,      

     В вас любит он ее величье, тишину,

     И жизнь цветущую под хладным покрывалом,

     И зиму яркую, и кроткую весну²⁴.

Тему любви к городу Пушкин подхватывает и усложняет, переводит в другой план: у Вяземского это — объяснение или оправдание поэта перед женщиной, у Пушкина — отношение поэта к результату Творения, к необыкновенному и грандиозному явлению. Вяземский обращается к городу отстраненно, официально, поэтому и любовь к городу, и его красота, молодость, природа остаются на уровне внешней описательности, тогда как у Пушкина — интимное обращение к городу, город из объекта превращается в субъект. Пушкин во Вступлении косвенным образом вводит имя Петра I, множество других тем, микросюжетов, всем этим тоже создается объемное и живое пространство.

В третьем примечании к поэме Пушкин говорит, что описание дня, предшествовавшего наводнению, у Мицкевича не точно. Что его, Пушкина, описание вернее. Также в сюжет поэмы включает факты, о которых автор мог слышать от очевидцев наводнения, о которых рассказывали в городе и в домах друзей (об этом говорит и четвертое примечание). Вспомним, что и в предисловии поэт настаивал на документальности описываемых событий и в качестве подтверждения отсылал к историческому источнику, к брошюре В. Н. Берха. Какую роль жизненная достоверность играет в данном художественном тексте? Фактическая точность вызывает доверие и веру в происходящее, поэтому рассказ о событиях ирреальных тоже воспринимается как правда. Этим же подчеркивается и абсолютная реальность другого мира, он тоже не выдумка и не поэтическая фантазия. Наводнение оказалось тем материалом, который позволил поэту обозначить границу и связь мира земного и неземного.    

                                                      Примечания:

Текст А.С. Пушкина цитируется по изданию Полного собрания сочинений в 17-ти тт. М.-Л., АН СССР, 1937-1949. Т. V. С. 131-150. 

1.  Перзеке А. Б. Поэтика антиутопии в поэме А.С. Пушкина. «Медный всадник» как русская «весть миру»: взгляд из наших дней//Вопросы литературы. Май-июнь, 2008, № 3. С.234,235.

2. Макаровская Г.В. «Медный всадник». Итоги проблемы изучения Саратов, 1978; Виролайнен М.Н. «Медный всадник. Петербургская повесть»//Звезда. 1999. №6. С.208-219; Немировский И.В. Библейская тема в «Медном всаднике»//Немировский И.В. Творчество Пушкина ипроблема публичного поведения поэта. СПб.,2003. С.319-341; Перзеке А.Б. «Медный всадник» А.С.Пушкина: концептуально-поэтическая инвариантность   в русской литературе XX века (1917-1930-е годы). Дисс. на соискание ученой степени доктора филологических наук. Великий Новгород. 2011. Часть I.; Хаев Е.С. Эпитет «медный» в поэме «Медный всадник»//Временник Пушкинской комиссии. Л., 1985. С.180-184.

3. Кнабе Г.С. Античная литература в творчестве Пушкина//Пушкин и мировая литература. Материалы к «Пушкинской энциклопедии» (Пушкин. Исследования и материалы). СПб., 2004. Т. 18-19. С.24.

4. О роли жанров в тексте поэмы: Архангельский А.Н. Стихотворная повесть А.С. Пушкина «Медный всадник». М., 1990; Стенник Ю.В. Пушкин и русская литература XVIII века. СПб., 1995. С.294-306; Вацуро В.Э. Пушкин и проблемы бытописания в начале 1830-х годов//Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1969. Т. 6. С.150-171; Пумпянский Л.В. «Медный всадник» и поэтическая традиция XVIII века//Пушкин: Временник пушкинской комиссии. М.;Л.,1939. Вып.4-5. С.91-124; Новикова М. Пушкинский космос: (Языческие и христианские традиции в творчестве Пушкина)//Пушкин в XX веке. М., 1995.

5. Познанский Н. Заговоры. Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул. Пг, 1917.

6. Толстая С.М. Ритм и инерция в структуре заговорного текста// Заговорный текст. Генезис и структура. (Отв. ред. Свешникова Т.Н.) М., 2005. С.292: «Главным принципом организации заговорного текста является ритм, т.е. упорядоченное чередование и повторение элементов всех уровней – звуковых единиц (аллитерация, рифма, метр), грамматических форм, словообразовательных моделей, лексических единиц (слов, корневых морфем, словосочетаний), синтаксических структур, семантических единиц (синонимия), более крупных блоков текста».

7. В коротенькой заметке «Мотивы заклинания в прологе «М.вс.»»   А.Ф.Свиридовым только отмечено, что в начале «М.вс.» наблюдается композиционное построение, похожее на «авторское заклинание»: Крымские пушкинские чтения: Материалы. Керчь, 22-26 сентября 1992 г. Симферополь. 1993. С.64.

8. Серман И. Тема «зла» в «Медном всаднике»//Коран и Библия в творчестве Пушкина. Иерусалим. 2000. С.157-168.

9. О функциях воды как одного из первоэлементов мира, ее магической силе и связанных с ней обрядах см. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 2002. Т.1. С.356-419; Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М.,2001. Т.1С.88-97; Юдин А.В. Антропонимические номинации первоэлементов мира (стихий) в восточных заговорах//Заговорный текст. Генезис и структура. М., 2005. С.414-415; Фадеева Т. М. Образ и символ. М., 2004. С.111-138, 157-212. Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 2001. Т. 1. С.50.

10. Сидоренко И.В. Событийный ряд культовых действий. Системный анализ. М., 1999. С.116.

11. Сидоренко И.В. Указ. соч. С.62, 63.

12. Скульптуры львов ставили на воротах или непосредственно перед входом в дом, чтобы через них действовали охранительный силы. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. М., 2000. С.276-279.

13. Телетова Н.К. Личность и государство – «Антигона» Софокла и«Медный всадник» Пушкина//Михайловская пушкиниана. Вып. 52. Материалы Пушкинских чтений «…Веселое имя: Пушкин» (19-21 Августа 2010 года). Сельцо Михайловское. 2011. С.44.

14. Петрунина Н.Н. Две «петербургские» повести Пушкина//Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1982. Т.10. С.147-168.

15. Агранович С.З., Рассовская Л.П. Миф, фольклор, история в трагедии «Борис Годунов» и в прозе А.С. Пушкина. Самара, 1992. С.93.

16. См. прим. 9.

17. Агранович С.З., Рассовская Л.П. Указ. соч. С.98, 99.

18. Эткинд Е.Г. Многосмысленность повести-поэмы «Медный всадник»//Эткинд Е.Г. Божественный глагол. Пушкин, прочитанный в России и во Франции. М., 1999. С.469-480.

19. Пушкин А.С. Полное с. с. в 17-ти тт. М.-Л., АН СССР, 1937-1949. Т XIII. С.122,127.

20. Измайлов Н.В. «Медный всадник» А.С. Пушкина. История замысла и создания, публикации и изучения// А.С. Пушкин Медный всадник. Л., 1978. С.150.

21. Измайлов Н.В. Указ. соч. С.151.

22. Тархов А. Повесть о петербургском Иове//Наука и религия.1977. № 2. С.62-65.

23. См. прим. 6.

24. Вяземский П.А. Сочинения в 2 томах. М., 1982. Т. 1. С. 202-203.