Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

Барон Ф. А. Бюлер. Фотография. 1870-е

Царское Село. Вид на Большое озеро и Камеронову галерею.

Литография. 1830-е

Вивьен де Шатобрен И. Е. Портрет А. С. Пушкина. 1826-27 гг.

Брюллов А. П.                     Портрет Н. Н. Пушкиной. 1831 г.

Мифы о пребывании А.С. Пушкина

в Царском Селе летом 1831 года[1] 

  Седова Г. М.


                 

       Сведений о пребывании Пушкина летом 1831 года в Царском Селе немного, поэтому биографы обычно используют одни и те же цитаты, по большей части из воспоминаний А. О. Смирновой, которая была вхожа в дом поэта на правах давней знакомой. В её мемуарах можно найти подробнейшие детали о быте молодой четы Пушкиных, неведомые другим современникам. Так, со слов Смирновой мы знаем об обстановке на даче Пушкиных, о блюдах, которые подавались к столу, о привычке поэта писать стихи, лежа на диване, вернувшись из парка после раннего утреннего купания, о времяпрепровождении Натальи Николаевны и т. д.

     Не менее интересные сюжеты, хотя и не такие подробные, находим в воспоминаниях барона Ф. А. Бюлера и графа А. В. Васильева, которые, судя по их поздним рассказам, жили в то лето в Царском Селе и имели возможность наблюдать за Пушкиным и его женой.

     Мемуары А. О. Смирновой, барона Ф. А. Бюлера и графа В. А. Васильева были созданы много лет спустя после описываемых событий, поэтому в них могли закрасться неточности и даже ошибки. Кроме того, все эти припоминания в той или иной степени подвергались художественной обработке. Особенно это касается записок бывшей фрейлины Смирновой. Скорее, их следует отнести к разряду литературных воспоминаний (в отличие от хроник современных событий). Нередко на первом плане в мемуарах выступает лицо автора, его пристрастия и нерасположения. Данное обстоятельство вынуждает исследователей обращаться к другим свидетельствам очевидцев с целью проверки тех или иных данных. Однако рассказы современников Пушкина биографы поэта почему-то всегда безоговорочно принимают на веру.

     Одно из первых таких воспоминаний о жизни Пушкина в Царском Селе оставил барон Федор Бюлер (1821–1896). В 1872 году в журнале «Русский архив» он опубликовал сохранившееся у него письмо Пушкина к кавалерист-девице Н. А. Дуровой и, предваряя публикацию, посчитал нужным отметить, что был современником поэта и даже встречался с ним: «Пушкина видел я в 1831 г., вместе с его молодою красавицею-женою, в саду Александровского дворца, в Царском Селе. Он тогда провел там все лето по случаю свирепствовавшей в Петербурге холеры. Однажды он вез оттуда жене своей в подарок дорогую турецкую шаль, которую в карантине окурили и всю искололи. Мне, после этой единственной встречи с Пушкиным, навсегда остались памятны: его проницательный взгляд, его кудрявые волосы и его необыкновенно длинные руки». Далее мемуарист рассказал, как посетил квартиру Пушкина в январе 1837 года, когда узнал о ранении и смерти поэта.

     На первый взгляд трудно понять, насколько был точен Бюлер, описывая психологический портрет и внешний облик Пушкина. Судя по лаконичности рассказа (взгляд, волосы, руки), создается впечатление, что мемуарист действительно запомнил то, о чем писал. Однако следует заметить, что в 1831 году будущему мемуаристу, apxeoлогу, дипломату и правоведу, сыну сенатора барона А. Я. Бюлера было всего десять лет. Он родился 16 апреля 1821 года и долгое время жил в семье под крылом любимой матушки Александры Евстафьевны, урожденной Пальменбах, которая руководила его домашним воспитанием. В свое время она получила достойное образование в Смольном институте, поскольку была дочерью начальницы этого учебного заведения.

     В апреле 1832 года Федор Бюлер был принят пансионером во 2-ю Санкт-Петербургскую гимназию, где, по его словам, стала развиваться его страсть к русской литературе. Через три года он блестяще выдержал экзамен в Лицей, но в том же 1835 году оказался воспитанником нового учебного заведения — Императорского училища правоведения. В январе 1837 года он вместе с несколькими однокашниками приходил ко гробу Пушкина, когда возвращался в училище после воскресного отдыха. Понятно, что это произошло в воскресенье 31 января, накануне переноса гроба поэта в церковь. Почему юные правоведы оказались на квартире Пушкина? Только ли из любви к литературе? Не исключено, что под влиянием взрослых, которые находились рядом с ними. Так,  наставником славянского языка и русской словесности в Училище правоведения был бывший лицейский учитель Пушкина профессор П. Е. Георгиевский. О ранении Пушкина воспитанники могли узнать от него. Вскоре после смерти поэта по заданию Георгиевского будущие правоведы писали сочинения на пушкинские темы. В личном архиве Бюлера сохранились его работы по «Капитанской дочке». О печальных событиях, связанных с гибелью Пушкина, кто-то из учеников мог узнать и от доктора И. Т. Спасского, который исполнял обязанности врача училища и профессора судебной медицины.

     В 1840-х годах барон Ф. А. Бюлер встречался с братом Пушкина Львом Александровичем на субботних вечерах у князя В. Ф. Одоевского. На одном из таких собраний, по воспоминаниям Бюлера, «Левушка в первый раз узнал из подробного, в высшей степени занимательного рассказа графа Виельгорского все коварные подстрекания, которые довели брата его до дуэли». Таким образом, интерес к дуэльной истории, как и вообще к личности и творчеству Пушкина, не оставлял барона долгое время. Впоследствии он служил в Сенате и в Министерстве иностранных дел, в конце жизни возглавлял Московский главный архив Министерства иностранных дел, не прекращая при этом любимых занятий историей и литературой. Многие его труды были опубликованы, но все материалы к ним он хранил в личном архиве, который в настоящее время находится в Российском государственном историческом архиве в Москве. Среди многочисленных бумаг личного фонда Бюлера (ф. 186) историк И. Т. Трофимов обнаружил рукописный некролог о Пушкине, написанный юным бароном сразу после смерти поэта, очевидно под впечатлением от посещения его дома на Мойке.

     В 1996 году нам удалось отыскать в этом архиве среди рисунков барона портрет секунданта д’Антеса[2] — атташе французского посольства в Петербурге виконта Оливье д’Аршиака. Бюлер изобразил его в тот момент, когда в августе 1836 года виконт возвращался в Россию на пароходе «Александра», следовавшем из Любека в Петербург. В настоящее время копия этого портрета представлена в экспозиции мемориального Музея-квартиры Пушкина в его последнем петербургском доме на Мойке, 12[3].

     Часть бумаг Бюлера составляют его дневники, в том числе за интересующий нас период. Летом 1831 года, отдыхая с родителями в Царском Селе, он много времени посвящал учебным занятиям, поскольку готовился к поступлению в гимназию. Хорошая погода располагала и к прогулкам в парках Царского Села, где барон вполне мог встречаться с четой Пушкиных.

     Как помним, в своих мемуарах Бюлер не стал рассказывать о жене поэта, а сообщил лишь о том, что Пушкин провез для неё шаль через карантин. Такое построение повествования создает впечатление подлинности: кажется, что мемуарист стремится поведать правду, а не сочинить то, чего не видел. Однако в дневниках Бюлера нам удалось отыскать запись, которая позволяет усомниться в правдивости рассказа, опубликованного в «Русском архиве».

     Дневник, написанный рукой десятилетнего мальчика, не подвергался никаким литературным обработкам. В нем юный барон записал то, что слышал от взрослых, – забавную историю о каком-то важном генерале (его имя в дневнике не названо), приехавшем из Петербурга в Царское Село. В пути генерал притомился и уснул, не заметив, как карантинные служащие продырявили и обкурили вещи в его багаже, среди которых находился пакет с дорогой шалью – подарок генеральской супруге. 

     Нет оснований считать, что Бюлер намеренно приписал неизвестному генералу имя Пушкина. Правда, за год до публикации в «Русском архиве» в том же журнале было помещено письмо Н. В. Гоголя к В. А. Жуковскому от 10 сентября 1831 года с рассказом о поездке Пушкине через холерные карантины в столицу: «Карантины превратили эти 24 версты  (от Петербурга до Царского Села. – Г. С.) в дорогу от Петербурга до Камчатки. Знаете ли, что я узнал на днях только, что э... но вы не поверите мне, назовете меня суевером, — что всему этому виною не кто другой, как враг Честного Креста церквей Господних и всего огражденного святым знамением. Это черт надел на себя зеленый мундир с гербовыми пуговицами, привесил к боку остроконечную шпагу и стал карантинным надзирателем. Но Пушкин, как ангел святой, не побоялся сего рогатого чиновника, как дух пронесся его мимо и во мгновение ока очутился в Петербурге, на Вознесенском проспекте, и воззвал голосом трубным ко мне, лепившемуся по низменному тротуару, под высокими домами. Это была радостная минута; она уже прошла. Это случилось 8 августа».

     Красочный рассказ Гоголя мог навести мемуариста на мысль, что курьезный эпизод с карантинными служаками был связан именно с Пушкиным. Спустя четыре десятка лет, в 1872 году, в сознании барона, по-прежнему боготворившего Пушкина, поэт уже был равен генералу. И хотя подлинное имя незадачливого путешественника установить не удалось, то, что хозяином испорченной шали был все же не Пушкин, теперь совершенно очевидно.

     Второй эпизод из жизни поэта в Царском Селе известен в двух вариантах, записанных со слов графа Алексея Владимировича Васильева (1808–1895).

     П. И. Бартенев сообщал в своем журнале: «Граф А. В. Васильев сказывал, что, служа в 1831 г. в лейб-гусарах, однажды летом он возвращался часу в четвертом утра в Царское Село, и, когда проезжал мимо дома Китаева, Пушкин зазвал его в раскрытое окно к себе. Граф Васильев нашел поэта за письменным столом в халате, но без сорочки (так он привык, живучи на юге). Пушкин писал тогда свое послание „Клеветникам России” и сказал молодому графу, что пишет по желанию государя».

     Введенное в рассказ стихотворение Пушкина «Клеветникам России», созданное в августе 1831 года, казалось, подтверждает точность рассказа мемуариста. Вторично этот рассказ был опубликован П. К. Мартьяновым в журнале «Исторический вестник» в 1892 году: «Пушкин, живший в Царском Селе, близ Китайского домика, полюбил молодого гусара (графа Васильева) и частенько утром, когда он возвращался с ученья домой, зазывал к себе, шутил, смеялся, рассказывал или сам слушал рассказы о новостях дня. Однажды в жаркий летний день граф Васильев, зайдя к нему, застал его чуть не в прародительском костюме. „Ну, уж извините, – засмеялся поэт, пожимая ему руку, – жара стоит африканская, а у нас там, в Африке, ходят в таких костюмах”».

     По свидетельству Васильева, во время той встречи Пушкин якобы сказал ему о только что вышедшей сказке «Конек-Горбунок»: «Этот Ершов владеет русским стихом, точно своим крепостным мужиком». Однако, как известно, литературный дебют девятнадцатилетнего П. П. Ершова состоялся только в 1834 году. Кроме того, со слов самого графа Васильева известно, что он потому встречался с Пушкиным в Царском Селе летом 1831 года, что подружился в то время со своим сослуживцем по лейб-гусарскому полку Иваном Николаевичем Гончаровым: «Граф Васильев, – продолжал рассказ с его слов П. К. Мартьянов, – жил в то время в Царском Селе на одной квартире с поручиком Гончаровым, родным братом Натальи Николаевны, супруги А. С. Пушкина. Через него он познакомился с поэтом и бывал у него впоследствии нередко».

     Однако летом 1831 года И. Н. Гончаров, корнет лейб-гвардии Уланского полка, находился не в Царском Селе, а в Царстве Польском, активно участвуя в подавлении польского восстания и получая за это боевые награды. В частности, о его храбрых действиях под Августовом близ Гродно, когда под градом пуль противника он подобрал в свое седло улана, потерявшего в бою коня, писал «Журнал для чтения воспитанников  военно-учебных заведений» в материале под заголовком «Спасение за спасение (рассказ офицера)».

     Летом 1831 года граф Васильев не мог быть знаком с Иваном Гончаровым еще и потому, что сам поступил на службу в лейб-гвардии Гусарский полк лишь в январе 1832 года. Следовательно, воспоминания графа о встрече и разговоре с Пушкиным на его царскосельской даче следует отнести к числу ненадежных источников. Не исключено, что такая встреча могла произойти в другое время, например летом 1834 года, когда только что вышла из печати сказка Ершова, а граф Васильев уже стал однополчанином Ивана Гончарова. Но в ту пору Пушкин жил не на даче, а в городе, поскольку Наталья Николаевна на несколько месяцев уехала с детьми в Полотняный Завод.

     Вопрос об этой гипотетической встрече еще требует своего дополнительного изучения. Пока же можно прийти к выводу о том, что далеко не все известные сегодня свидетельства современников о пребывании Пушкина в Царском Селе летом 1831 года могут быть отнесены к разряду достоверных источников, а потому нуждаются в тщательном критическом анализе.

 

Литература

  • Бюлер Ф. А. [Примечание к публикации]. Письмо А. С. Пушкина к кавалерист-девице Н. А. Дуровой // Русский архив. 1872. № 1.
  • Трофимов И. Г. Неизвестный некролог Пушкина // Временник Пушкинской комиссии 1965. Л., 1968. С 85–86.
  • Седова Г. М. Свидетель последней дуэли // Родина. 1999. № 5.
  • Гоголь Н. В. Письмо к В. А. Жуковскому от 10 сентября 1831 г. // Русский архив. 1871. № 4–5.
  • Бартенев Я. И. Из записной книжки // Русский архив. 1880. № 2.
  • Мартьянов П. со слов графа А. В. Васильева. Последние дни жизни поэта М. Ю. Лермонтова // Исторический вестник. 1892. Т. 50. С. 384.
  • Бартенев П. И. Из записной книжки 1870–1880-х годов // Русский архив. 1899. № 6. С. 355.
  • Толстяков А. П. Пушкин и «Конек-горбунок» Ершова // Временник Пушкинской комиссии, 1979. Л., 1982. С. 28–36.
  • Столыпин Д. А, Васильев А. В. Воспоминания: (В пересказе П. К. Мартьянова) // М. Ю. Лермонтов в напоминаниях современников. М., 1989. 


[1] Полностью статья опубликована: Царское Село на перекрестке времен и судеб // Материалы XVI научной Царскосельской конференции. СПб., 2010. Ч. 2.

[2] Здесь приводится более точное написание данного имени с фамильной приставкой, обозначающей дворянское происхождение: д’Aнтес (d’Anthès) . Подробнее об этом см.: Седова Г. М. «Ему было за что умирать у Черной речки». СПб., 2013. С. 218.

[3] Подробнее о портрете и о роли виконта в дуэльной истории Пушкина см.: Седова Г. М. 1) Свидетель последней дуэли // Родина. 1999. С. 56–62; 2). Неизвестный портрет виконта д’Аршиака и другие новые материалы его биографии // Пушкинский музеум. Альманах. СПб., 1999. Вып. 1. С. 83–89.