ЛИЦЕЙ КАК СУДЬБА
Э. С. Лебедева
Я погрузилась в воспоминания — «Воспоминания в Царском Селе» — любимый жанр Пушкина.
Мне довелось не раз бывать в Лицее 1949 года — ленинградской школьницей, студенткой Пушкинского семинара и начинающей учительницей.
Полвека назад — странно вспомнить — я пришла в Лицей с пятью восьмиклассниками и подготовила с ними экскурсию, а потом они провели ее своему классу. Это был мой первый экскурсионно-методический опыт, очень скромный. И Лицей 49-го года, можно сказать, тоже был скромный, фрагментарный, и нельзя было даже вообразить ту свободу и красоту ампирных стасовских интерьеров, которые открылись всем в этом музее в 1974 году. Поистине ожили тогда пушкинские образы:
В те дни во мгле дубравных сводов,
Близ вод, сиявших в тишине,
В углах лицейских переходов
Являться муза стала мне.
К этому времени я работала методистом во Всесоюзном музее А. С. Пушкина уже шесть лет, но, как и другие сотрудники (и старше и опытнее меня), находилась в смущении по поводу предстоящей экскурсии: ведь в здании Лицея был создан уникальный музей, не информативный, а образный — как бы застывший театр.
В 60–70-е годы XX столетия А. С. Пушкину повезло: среди многих старательных и увлеченных сотрудников его музея в нем трудились во славу русской культуры два, можно сказать, гения экспозиционного искусства. Да не обидятся на меня другие — те, которые есть, иные, которых уже нет, и те, что далече, — я имею в виду Семена Семеновича Ланду и Марию Петровну Руденскую. Они не жалели времени и талантов для нас, начинающих. Их щедрость была поразительна. Семен Семенович рисовал нам широкую историко-культурную панораму эпохи, Мария Петровна погружала в конкретную повседневность, в быт Лицея, в ускользающую реальность далекого прошлого.
Сама она жила больше там, чем в своем времени. А время это было к ней беспощадно: ее муж, отец ее дочери Светланы, стал узником ГУЛАГа, так что они обе чувствовали себя придавленными судьбой долгие годы. Невероятная преданность своему делу, увлеченность избранной темой были у Марии Петровны, а позднее и у Светланы способом выстоять. Что это, как не подлинное противостояние чудовищной несправедливости, обидам, унижениям, бедности, если не сказать нищете.
Одаренные многими талантами, природные красавицы, мать и дочь прошли через все испытания и искушения советской эпохи. После реабилитации мужа Мария Петровна вступила в партию — не для карьеры (куда уж там) — думала этим доказать свою лояльность, сохраниться на службе, а, может быть, и определить свою дочь на работу в Лицей. Ни одна из этих целей не была достигнута.
Позже в 1990-е годы Светлана надеялась эмигрировать в Германию, где жил ее двоюродный брат. Она ездила туда, читала лекции о Пушкине, о Лицее. Тетка Светланы — известный немецкий философ, а отец когда-то был командирован в Германию на стажировку как режиссер и киноактер. Там, в немецком фильме он, в частности, сыграл Распутина, написал книгу по теории жеста, был талантливым человеком. Эта стажировка дорого ему обошлась: по доносу он был арестован как шпион, соседу понравилась его жилплощадь. Сюжет эпохи!
Квартирным сюжетом другой эпохи закончила его дочь, готовясь уехать в Германию, она так продала свою однокомнатную квартиру в Царском Селе, полученную после реабилитации отца, что потеряла и квартиру и деньги — известный трюк мошенников нашего времени.
«Всякий талант неизъясним» — так думал Пушкин о своем Импровизаторе в «Египетских ночах», может быть, и о себе. Как смогла Мария Петровна в разрозненных, лоскутных свидетельствах, фрагментах и осколках давно прошедшей жизни увидеть столь целостно образ Лицея? Она, правда, имела художественное, а не филологическое образование, она, конечно, сотрудничала на равных с А. А. Кедринским, известным архитектором-реставратором, но, тем не менее, это была тайна. Тайна творчества.
Когда я при создании экскурсии как методист высоко оценила самый яркий ее экспозиционный ход, ее музейную гипотезу — помещение фрески «Минерва, обучающая юношество» на торцовой стене Большого зала, Мария Петровна искренне удивилась. Многое делалось интуитивно, как будто неосознанно, что и характерно для подлинного творчества. И конечно, она была фанатиком идеи: двое рабочих накануне открытия музея мирно закусывали колбасой скромную выпивку, сидя на досках ими же сработанной «пушкинской» кровати - Марию Петровну возмутило это «кощунство»! Рабочие удивились. Она настаивала на двух байковых одеялах для воспитанников. Сотрудники посмеивались: а то мальчики могут замерзнуть. Между тем много лет замерзала дочь Светлана, долгими вечерами ожидая свою мать из архива, лежа у керосинки в нетопленой комнате... Жизнь и здоровье дочери были принесены в жертву Лицею.
Главным героем Марии Петровны был первый директор Лицея В. Ф. Малиновский. Она к нему относилась как к живому человеку, близкому другу. Пожалуй, так же и к Ивану Пущину. Его «Записки о Пушкине», богатейший фактический материал, был ею вполне учтен при создании музея, и потому она предложила начинать экскурсию с четвертого этажа, со спального коридора, куда инспектор поднялся с Иваном Пущиным, — это было первое его впечатление. Мы возражали, и она сдалась, согласилась, что Пущин здесь все же второй голос, а первый — Пушкин.
Вы помните, когда возник Лицей
И Царь открыл для нас чертог царицын...
«Чертог царицын» — этот образ явлен в интерьерах третьего этажа, и ярче всего в Большом зале. С тех пор маршрут экскурсии не менялся. Сегодня в словах «чертог царицын» просвечивает образ любимой Царицы Пушкина — августейшей супруги Императора Александра Благословенного: открылись неясные страницы биографии Пушкина.
Толпою нашею окружена,
Приятным сладким голосом бывало
С младенцами беседует она.
Ее чела я помню покрывало
И очи светлые, как небеса.
Если бы Светлана Руденская не написала и не издала целую библиотеку книг о Лицее при жизни матери и после ее кончины, то имя Марии Петровны Руденской, как создателя Музея-Лицея, скорее всего, осталось бы неведомо публике — ведь тогда было не принято персонифицировать авторство. Светлана совершила свой дочерний подвиг, введя имя матери в контекст культуры. Она была и сама с отроческих лет погружена в тему, избранную Марией Петровной, но главным героем для нее являлся, конечно, Пушкин. О нем она размышляла и говорила постоянно — и не по долгу службы.
У каждого свой Пушкин и она отыскивала родственное ей отношение к поэту. Однажды она спросила: «Как ты думаешь, почему Николай Гумилев отправился в Африку?» — «Исполнить мечту Пушкина: Под небом Африки моей /Вздыхать о сумрачной России». Светлана была довольна моим ответом.
О Пушкине его брат свидетельствовал, что он в своих замыслах, которыми иногда делился, был гораздо увлекательнее, чем в окончательных вариантах, в тех, что становились известны читающей публике. Так случилось и с Марией Петровной и со Светланой Давыдовной. Обе они были, прежде всего, увлекательными собеседницами. Зерна этих бесед прорастали потом — в другие времена. Когда возник вопрос о Знаменской церкви, я вспомнила Марию Петровну. Она говорила, что сургуч печати, скрепляющей Лицейскую грамоту, оплавлен огнем пожара 1820 г. Тогда Император Александр I приказал служить молебен перед иконой Знамения, и огонь утих, не пошел на дворец...
В те времена религиозных, церковных вопросов боялись и касаться, но позже я узнала, что Светлану маленькой девочкой благословил старец Серафим Вырицкий, тогда местночтимый святой, теперь уже канонизированный. В Вырицу повезла ее бабушка, она же крестила внучку — Софией (кто хочет помянуть ее по-христиански).
Было время, я удивлялась совпадениям в жизни сотрудников музея с пушкинскими датами, мотивами: кто-то родился 6 июня или 10 февраля, а также 19 октября и в пересчете на новый стиль, кто-то — в один день с Натальей Николаевной. Была у нас в музее служительница Малиновская, электрик Томашевский и т. д. и т. п.
Светлана дополнила эту «картотеку» рабочим по имени Александр Сергеевич Пушкин. В 1949 году, как рассказывала она, он постоянно ездил по хозяйственным делам на лошади, запряженной в телегу, туда-сюда между Лицеем и Александровским дворцом, где была в то время большая экспозиция музея А. С. Пушкина. Когда музей был выселен оттуда — исчез и рабочий. Светлану, тогда девочку, больно ранило это двойничество, тем более что именной двойник Пушкина был человеком крайне неприятной наружности. Я вспомнила мистический фильм Бергмана «Возница»...
Вся такого рода символика завершилась для Светланы Давыдовны потрясающим образом: когда стали открываться архивы КГБ, в ответ на ее запрос ей сообщили, что ее отец Дик Руденс был расстрелян в 1938 году 19 октября. Светлане было тогда два года, Мария Петровна о Лицее еще и не думала, а Лицей уже был, как видно, запрограммирован в их общей судьбе.
