Он был человеком планеты…

Э.С.Лебедева 

     28 марта 1990г.  ушел из жизни  Семен Семенович Ланда, известный историк, полонист, пушкиновед, создатель литературных выставок и пушкинских экспозиций. Поколение старожилов Царского Села помнит созданный им в конце 1960-х годов в церковном флигеле Екатерининского дворца удивительный и неповторимый музей — литературно-монографическую экспозицию, посвященную жизни и творчеству А. С. Пушкина, которая просуществовала до 1988 года.

    В 1943 году Семен Ланда ушел добровольцем на фронт — и только на его похоронах мы узнали, что ему было тогда всего 15 лет, и в ту пору он прибавил себе три года...   

    И в дальнейшей жизни он всегда оставался добровольцем, сохранив свой огненный темперамент до конца. Недаром его книга называется «Дух революционных преобразований...» (так и хочется продлить цитату из Павла Пестеля «...заставляет умы клокотать...»).

     Нынешнему поколению будет трудно понять, какой силой должен был обладать в то время исследователь, говоривший о декабристах, об освободительном движении в России, но опускавший при этом обязательную цитату из Ленина...

    Природа щедро одарила Семена Семеновича Ланду. Он был известен как пушкинист, историк декабризма и революционной Европы начала XIX столетия, полонист, педагог и оратор. Но главное, чем он владел, было искусство создания историко-литературных экспозиций, дар редкостный и нужнейший для того периода советской культуры, когда музеи стали чуть ли не ведущим просветительским жанром. С. С. Ланда создал лучшие произведения этого рода в стране и ненадолго пережил их. Смерть в 1990 году, застигнувшая его в расцвете сил, совпала с началом увядания литературных музеев как специфического выражения своего времени.

     Музейные экспозиции — плод усилий многих людей, но их режиссером  бывает один талантливый человек, ощущающий себя погруженным в ту, другую, иногда далекую эпоху и способный создать эффект присутствия в ней у посетителей. Авторские права в музейной практике юридически не оформлялись, но для осведомленных людей было бесспорным, что автором запомнившейся экспозиции 

музея-квартиры А. С. Пушкина в Петербурге на Мойке, 12 (с 1965 года до ремонта 1983–1987 гг.) был профессор Ланда. Его работы вызывали восхищение зрителей и возбуждали у его коллег сильное желание следовать за ним, а у иных — как это, к сожалению, бывает — стремление его на этом пути заменить: есть кажущаяся легкость манипуляций иконографическим, документальным, книжным, музейным материалом — каковой представляется работа 

экспозиционера...

    После ремонта 1987 года последняя квартира поэта на Мойке, 12 неузнаваемо изменила свой облик. Энциклопедический музей «Пушкин. Личность. Жизнь и творчество» на трех этажах церковного флигеля  Екатерининского дворца существовал 20 лет, и в море тогдашней лжи был островком истины. Парадокс заключается в том, что при первых  попытках нашего общества учиться говорить правду, именно этот музей в апреле 1988 г подвергли демонтажу.Мне посчастливилось работать в трех его экспозициях, и мне же довелось с горечью наблюдать более чем печальные для автора итоги — их закрытие.

    Грандиозная по замыслу выставка «Мир Пушкина» в Центральном выставочном зале «Манеж» (январь — февраль 1990 г.) была временной и не стала поводом к возрождению постоянной пушкинской экспозиции, как ее видел Ланда.

    Талант профессора Ланды произвел в 1970-е годы переворот в самих представлениях о том, что такое литературный музей. Он утвердил в своих работах права подлинников и первоисточников культуры. Ему претило инвентарно-фактографическое, мертвое знание — во всех его работах обнаруживают себя образное мышление и художественная интуиция. Когда ему твердили, что в петербургской квартире Пушкина не было камина, он этого не принимал и, не имея в ту пору в своем распоряжении документов, был верен своему чувству стиля и живой жизни — и оказался прав! Он поставил на камине пушкинскую реликвию — готические часы, и они соединились с мыслью о времени, остановившемся в этой квартире в минуту смерти поэта... Он поместил бронзовую статуэтку Аполлона в самом светлом углу гостиной, и этот образ оказался неотъемлемой чертой пушкинского мира.

    Экспозиционные темы Семена Ланды всегда отличала яркость и масштабность замысла. Он был создателем незабываемых выставок: «Гроза Двенадцатого года», «Пушкин и Байрон», «Пушкин и Мицкевич», «В те дни ты знал меня, Кавказ...». Любовь к Польше и ее культуре снискала Семену Семеновичу признательность польских коллег. Он комментировал переводы «Крымских сонетов» Мицкевича в книжной серии «Литературные памятники». Ян Потоцкий мог только мечтать о таком комментаторе к русскому изданию своей книги об Испании — «Рукопись, найденная в Сарагосе». Собственная рукопись полониста — «Мицкевич в России», объемом 1600 (!) страниц — до сиз пор ждет своих издателей. Однажды польские филологи в Кракове после спектакля «Брат Господень» представили своего коллегу автору пьесы — Каролю Войтыле, то есть Папе Римскому Иоанну Павлу II.

    Для роли интерпретатора пушкинской темы Семен Ланда, человек планетарного мышления, как нельзя более подходил. Его Пушкин никогда не оставался только родственником Гончаровых и знакомым своих знакомых — мир Пушкина в его глазах включал Россию, Европу, судьбы Человечества.

    Зная, как никто, архивы и первоисточники, Семен Семенович не сделался «архивистом» — ритмы истории, ее катаклизмы он ощущал как реальность собственной жизни. Недаром он любил повторять строки поэта:

Чему, чему свидетели мы были!

Игралища таинственной игры,

Металися смущенные народы;

И высились, и падали цари;

И кровь людей то Славы, то Свободы,

То Гордости багрила алтари...

    Пушкинская философия истории была ему близка. И в своих экспозициях и в лекциях он повторял слова из «Капитанской дочки»: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!», и строки из письма великого русского поэта к П. Я. Чаадаеву: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».