Карамзин и императрица Елизавета Алексеевна
Галкина Т.И.
Исследователями, пишущими о Карамзине, императрица Елизавета Алексеевна, супруга императора Александра I, обычно едва упоминается; на первое место обычно выходят другие имена Высочайшего семейства.
Это сам Александр I, интерес к личности которого Карамзин пронес через всю жизнь. Это вдовствующая императрица Мария Федоровна, заочное знакомство с которой начинается летом 1813 г. Через день после приезда в Петербург 2 февраля 1816 г. Мария Федоровна принимает историка. Задолго до представления Елизавете Алексеевне Карамзин становится своим человеком у Марии Федоровны, у которой он обедает, пьет чай, проводит вечера, «как в партикулярном доме», как напишет он брату В.М. Карамзину.
Августейшая хозяйка сама наливает историку чай, прежде спросив, сколько ему «надобно положить кусков сахару». Отношение к Карамзину как к своему человеку, почти члену семьи со стороны Марии Федоровны останется навсегда: в апреле 1818 г. одному из первых ему будет сообщено о рождении внука императрицы, великого князя Александра Николаевича, будущего Александра II.
Пройдет больше месяца после приезда историка в столицу, когда его примет императрица царствующая. Эту честь Елизавета Алексеевна оказала Карамзину 12 марта 1816 г., за два дня до аудиенции у государя, которой Карамзин добивался, чтобы решить вопрос об издании первых восьми томов «Истории государства Российского». В 7 часов вечера историк вместе с С.С.Уваровым приехал во дворец.«Мы нашли её совершенно одну, в большом кабинете, — писал он жене Екатерине Андреевне. — Читали долго, но в глубоком молчании, следственно холодно. К сожалению, уткнув глаза в книгу я не мог часто взглядывать на императрицу, а на нее приятно смотреть… После мы говорили с час, ловко и свободно, о войне французской, о пожаре московском и проч.».
С самого начала отношение Карамзина и императрицы приняли интеллектуальный характер. Елизавета Алексеевна имела пристрастие к историческим документам, обладала тонким и верным историческим чутьем, пониманием как отдельных исторических событий, так и отдельных исторических личностей. Чего стоит ее характеристика Екатерины II: «У нее было много слабостей, возможно и ошибок, но никто, как она, не овладел искусством царствовать».
По свидетельству графини В. Н. Головиной «история с юности была… любимым чтением» Елизаветы Алексеевны. Именно в Карамзине Елизавета Алексеевна нашла достойного собеседника, который мог предоставить необходимые исторические сведения и объяснить их. Так, сохранилась записка Карамзина императрице с описанием, по ее просьбе, наряда боярынь и русской царицы конца XVI века: «Что нашел, то и посылаю: три рисунка… В 1590 г. царица Ирина Федоровна была так одета…».
Совершенствуя свой русский язык, императрица читала вслух произведения Карамзина. А из всех принцесс, приехавших в Россию, кажется, ни одна не знала русский язык так хорошо, как Елизавета Алексеевна. Еще в 1811 г. ее мать, маркграфиня Амалия Баденская писала дочери: «Многие русские сказывали мне, что ты говоришь по-русски лучше и правильнее коренных русских людей». Неудивительно, что именно из-под пера Елизаветы Алексеевны, с ее знанием русского языка, интересом к литературе, любовью к истории, появился замечательный отзыв на «Историю государства Российского», с которой она познакомилась еще до появления ее в печати. Этот отзыв можно поставить в один ряд с отзывами Пушкина и Вяземского: «Г-н Карамзин – первый, кто дал русской литературе хорошо сделанную историю России» (из письма матери от 20 октября 1820 г.).
Несмотря на неподдельный интерес Елизаветы Алексеевны к труду Карамзина, на постоянные приглашения историка в Царскосельский дворец, на заверения Карамзина в письмах: «обласкан императрицами», «видел Царя и Царицу», его дружеские отношения с царствующей императрицей складываются лишь спустя 4 года после их личного знакомства, к 1820 г.
Карамзин сам обозначил это время в письме И. И. Дмитриеву от 3 сентября 1821 г., где он вспоминает прошлогоднюю осень, в которую он имел возможность узнать императрицу короче, «проводя с ней иногда по 2 часа и более, с глазу на глаз, совместное чтение, временами даже споры, и всегда я выходил из Её кабинета с приятным чувством». В письме Елизаветы Алексеевны матери от 20 октября 1820 г. дается следующая характеристика Карамзина и его семьи: «Прежде всего, он честный и порядочный человек, а затем русский историограф.<…> Он женат и имеет большую семью; жена его женщина умная и достойная. Есть дочь от первого брака. <…> По всему этому семья весьма почтенная».
Итак, с 1820 г. отношения историка и императрицы приобретают теплый, дружески-интимный характер. Она рассказывает Карамзину о своем раннем детстве, о годах юности, даже подробности своего рождения. Он делится заботами о своей семье, детях, собственном здоровье и здоровье детей. «Несколько дней я не здоров… но гораздо более беспокоился и еще беспокоюсь о нездоровье императрицы Елизаветы Алексеевны. Говорю вам о том, что меня очень занимало и занимает…» — пишет он Вяземскому 2 декабря 1824 г. Доверие Карамзина к императрице было абсолютным. Так, по поводу поданной в 1819 г. императору Александру I записки «Мнение русского гражданина» Карамзин записал в дневник, что не сказал об этом никому ни слова «кроме верной жены моей, с которой жил в одну мысль, в одно чувство»; и спустя 2 года, 24 февраля 1824 г., он уточнил и добавил к ранее сделанной дневниковой записи: «N.B. сказал еще одному человеку: императрице Елизавете».
Однако писатель не всегда верно угадывал настоящие чувства и отношение к себе со стороны императрицы. Еще биограф Елизаветы Алексеевны великий князь Николай Михайлович, говоря об их беседах, тактично замечал, что «иногда Карамзин утомлял Её Величество, засиживаясь слишком долго, но никогда государыня не выражала ему неудовольствия, и только сетовала матери в письмах на это обстоятельство, или на то, что историограф посещал ее в неудобные часы». О характере этих «сетований» можно судить по письмам Елизаветы Алексеевны матери, появившимся в русском переводе в «Русском архиве» в 1910 г., и спустя столетие, в 2000 году, в первом номере журнала «Звезда» в новом, более смягченном переводе.
9 февраля 1821 г.: «Меня надолго прервал господин Карамзин, явившийся сообщить о родах сей ночью его жены; с ним никак не получалось связного разговора — целых полчаса он убеждал меня в том, что по характеру своему он человек молчаливый… Господин Карамзин совсем прикончил меня, продержав на ногах более получаса… Но если бы я села, пришлось бы терпеть много дольше».
Или письмо от 6 мая того же 1921 г.: «Только что я порадовалась свободному времени, как несносный человек прервал его: все тот же добрый Карамзин, немного похожий на муху, преследующую меня по пятам… Тысячу раз, в разговоре, я жаловалась ему на докучливых нарушителей свободы в утренние часы, и тем не менее, при первой возможности, он же нарушает эту свободу. Это показывает большой недостаток такта, и такова уж моя судьба — жить с людьми, не имеющими его».
И хотя текст писем говорит о том, что со стороны императрицы по отношению к историку не было особой душевной привязанности, тепла и его заменяло, скорее, интеллектуальное тяготение, однако степень дружеского доверия одинокой Елизаветы Алексеевны к Карамзину была велика. Известно, что именно Карамзину императрица читала свой дневник, который она хотела и завещать историку. Карамзин сообщил об этом на смертном одре князю А. Н. Голицыну. Этот факт зафиксирован в дневниковой записи Пушкина от 4 декабря 1833 г.
Переписка Карамзина с Елизаветой Алексеевной, опубликованная впервые великим князем Николаем Михайловичем («Императрица Елисавета Алексеевна, супруга императора Александра 1». СПб., 1908–1909. Т. 1–3), сохранилась частично: 29 писем и записок Карамзина императрице и 34 письма и записки Елизаветы Алексеевны Карамзину: от первой записки 13 февраля 1818 г., где она благодарит за присланную «Историю», до последнего ее письма, отправленного уже из Таганрога, 9 февраля 1826 г., в ответ на соболезнования по поводу смерти Александра I («Мы любили Государя, – писал Карамзин 4 декабря 1825 г., — но что наша скорбь перед Вашею? Это уже последнее для Вас испытание и начало бытия неземного… Никогда Вы не были для меня так велики и лучезарны, как ныне»). Елизавета Алексеевна ответила достаточно холодно: «Вы один из первых выразили мне свою горесть и то участие, которое Вы принимаете в моей горести. Я не могла ожидать других чувств с вашей стороны».
Через 3 месяца, 4 мая 1826 г., Елизаветы Алексеевны не стало. «Кончина императрицы более тронула, нежели поразила его. Он говорил о ней с чувством умиления, но слабость спасла его от сильного потрясения», — так писал 13 мая 1826 г. Вяземскому А. И. Тургенев, почти ежедневно навещавший больного Карамзина.
Н.М. Карамзин, один из преданнейших друзей императрицы Елизаветы Алексеевны, пережил её немногим более двух недель. Выражая в письме из Эмса скорбь по поводу кончины историографа, Жуковский процитировал слова Елизаветы Алексеевны, высказанные ею в день кончины Александра I: «И наш ангел на небесах», переадресовав эти слова покойной императрицы Е. А. Карамзиной.