Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

© 2018. Ольга Байрд (Яценко)

 

Павел Евгеньевич Рейнбот (1855-1934): судьба создателя первого Пушкинского музея после революции


 

П.Е.Рейнбот. Фото ателье «А.Рентц и Ф.Шрадер» (СПб). 1904. Музей ИРЛИ П.Е.Рейнбот. Фото ателье «А.Рентц и Ф.Шрадер» (СПб). 1904. Музей ИРЛИ       Отечественная культура послереволюционной эпохи и судьба ее деятелей достаточно давно привлекает к себе внимание исследователей. Героем данной статьи является Павел Евгеньевич Рейнбот (Rheinbott, 1855-1934), выпускник Императорского Александровского Лицея, известный петербургский юрист, библиофил, основатель и первый заведующий Пушкинского музея при Александровском Лицее.

      В 2010 году, в журнале "Отечественные архивы" появилась информативная и содержательная статья Е. В. Шимонек "Пушкинист на архивной службе", посвященная послереволюционной деятельности Рейнбота на Урале.[1]  К сожалению, автору, видимо, осталась неизвестной статья О. А. Яценко  "Принадлежит к числу достойнейших бывших лицеистов...", опубликованная в 1994 году в сборнике "Страницы истории пушкиноведения" Всероссийского музея А. С. Пушкина. Впрочем, это неудивительно, учитывая давность публикации, малый тираж сборника и разобщенность исследователей.

     С тех пор на свет вышли новые материалы, поэтому представляется полезным вновь вернуться к личности П. Е. Рейнбота, его вкладу в отечественную культуру и его судьбе после революции.

     Павел Евгеньевич родился в 1855 году в г. Кременчуге Полтавской губернии, где жил и служил его отец,  действительный статский советник Евгений Антонович Рейнбот (1821-1905). Для большой семьи Рейнботов Царскосельский лицей стал главным образовательным учреждением: здесь учился старший брат Евгения Антоновича – Федор Антонович (1802-1889), будущий устроитель технического музея в Соляном городке, автор статей и нескольких детских книг. Евгений Антонович окончил Царскосельский Лицей в 1842 году воспитанником 12-го курса, и, когда настало время, отдал учиться в Лицей и своих старших сыновей, Павла и Александра. К тому времени Лицей уже находился не в Царском Селе, а в Петербурге, был переименован в Императорский Александровский Лицей, но традиции пушкинской школы бережно сохранялись. Павел Рейнбот окончил Лицей в 1877 году воспитанником 35-го курса.

      За Лицеем последовал юридический факультет Петербургского университета. Но в культурной среде Петербурга Рейнбот, однако, был больше известен как страстный библиофил, собравший замечательную коллекцию "Пушкинианы", иллюстрированных изданий XVIII века, и ценных переплетов. Он стал одним из основателей Кружка любителей русских изящных изданий (1903-1917) и принял участие в подготовке его малотиражных  высокохудожественных библиофильских  изданий. Впрочем, с самым первым изданием – поэмы А.С.Пушкина "Медный всадник" с иллюстрациями А. Н. Бенуа -  произошел трагикомический инцидент. По воспоминаниям участника Кружка В. А. Верещагина, "...решили мы начать деятельность Кружка с издания «Медного Всадника», поручив его иллюстрацию Александру Бенуа. Но когда я, месяца через два, принес интересные, как всегда, рисунки художника, они вызвали такую жестокую бурю, которая в один миг смела наши предположения и надежды. Началась беспощадная и почти единодушная критика этих «футуристических», как выражались, произведений. Пришлось покориться и снять с очереди самый вопрос об издании «Медного Всадника». Это издание появилось несколько времени спустя с теми же рисунками в издательстве Голике и Вильборга, и имело вполне заслуженный успех".[2] В свою очередь, А. Н. Бенуа вспоминал: "...товарищи по Кружку, люди тоже очень уютные, но уже старые, чуждые всякой художественности, люди, исповедовавшие допотопные взгляды на искусство, потребовали, чтобы мною были внесены разные изменения в композицию. [...] В Кружке оказались бывшие лицеисты, и вот как раз эти господа, гордые тем, что они воспитывались в том же учреждении, в котором вырос Александр Сергеевич, ео ipso* считали себя безапелляционными знатоками пушкинского образа".[3] Со следующими изданиями  – "Невского проспекта" Гоголя с рисунками Д. Н. Кардовского (1905) и  "Четырех басен Крылова" c рисунками А.О. Орловского (1907) таких неловких ситуаций уже не возникло.[4]

    Но наиболее тесной оставалась связь Рейнбота с Александровским Лицеем и деятельностью его Пушкинского музея, основанного 19 октября 1879 года. Он подарил музею больше 700 книг и около тысячи листов оригинальной печатной графики, фотографий пушкинских мест, собрание иллюстраций к произведениям Пушкина за период с 1820 по 1906 год, автографы В.А.Жуковского. Именно он был владельцем экземпляра "Истории Пугачевского бунта" с автографом Пушкина — дарственной надписью А. П. Куницыну от 11 янв. 1835 г.: "Александру Петровичу Куницыну от Автора в знак глубокого уважения и благодарности. 11 янв. 1835".[5] В настоящее время книга с автографом хранится в РО ИРЛИ (ф. 244, on. 1, № 758). Став  хранителем Лицейского Пушкинского музея, именно Рейнбот предпринял его расширение и переустройство  к столетнему юбилею Лицея (1911), впервые поставив вопрос о художественно-стилистическом оформлении музейных помещений. Именно благодаря его инициативе И.Е.Репин написал свою знаменитую картину "Пушкин на лицейском экзамене", и именно Рейнбот поддерживал художника в его работе и снабжал всеми необходимыми материалами. По его инициативе была проведена фотофиксация экспозиции, благодаря чему мы знаем сегодня, как выглядел Лицейский Пушкинский музей в юбилейном году. В 1910-х годах в Пушкинском музее началась экскурсионная деятельность, и ее тоже вел Павел Евгеньевич Рейнбот.

      Он был бессменным секретарем Пушкинского Лицейского общества, созданного в 1899 году, и стал одним из инициаторов основания Пушкинского Дома, нынешнего Института русской литературы (ИРЛИ).[6]

      В драматические месяцы 1917 года он первый ясно увидел опасность, грозящую лицейскому музею. 4 марта 1917 года Б. Л. Модзалевский писал: "Сейчас звонил мне Рейнбот  и сообщил, что судьбы Лицея сейчас решаются, что возник вопрос о судьбе Пушк[инского] лиц[ейского] музея, который надо спасать сегодня-завтра. Он спрашивает меня, примет ли Академия его теперь же, т.к. он, Рейнбот, с согласия других, принял решение передать Музей Пушкинскому Дому".[7] Однако, сама передача состоялась только в мае, и опасения Рейнбота, к сожалению, сбылись:  23-го марта 1917 года петербургские газеты сообщили о краже из музея Александровского Лицея нескольких вещей, среди которых был легендарный перстень-талисман, подаренный Пушкину Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой: "Сегодня из кабинета Пушкинского музея, помещающегося в здании Александровского лицея, обнаружена кража ценных золотых вещей, сохраняющихся со времен Пушкина. Среди похищенных вещей находятся золотой перстень, на камне которого была сокращенная надпись на древнееврейском языке, и свинцовая пуля в золотой оправе, найденная в кармане жилетки Пушкина 27-го января 1837 года".[8] (Сегодня известно, что в Лицейском музее находилась копия перстня, а оригинальный артефакт был украден двумя десятилетиями раньше, в сравнительно благополучном 1897 году).[9]

     Первые послереволюционные годы П. Е. Рейнбот провел вдали от Петербурга, спасаясь на родине, в Полтаве, от голода и холода. Обстановка в Полтаве, однако, тоже не была благоприятной для людей его положения и поколения, и в 1920 году он просил Модзалевского устроить ему вызов от Академии Наук: "Без вызова из Петр(ограда) меня отсюда не выпустят. Напротив, по вызову несомненно разрешат выехать [...] Простите, что пишу карандашом, на клочке бумаги — перо скверное, а канцел(ярских) принадлежностей нет. А если не­ складно излагаю мысли, то причин на это много..." (письмо от 24 авг./6 сент. 1920 г).[10]  

     1 января 1921 г. (по трудовому списку с 1920 г.) П. Е. Рейнбот пришел в Пушкинский Дом на скромную должность сначала помощника хранителя, а потом  и хранителя музея. Спасенные им материалы Лицейского музея снова оказались в его заведовании. По воспоминаниям Н. В. Измайлова, "Вступивший в Пушкинский Дом почти одновременно со мной Павел Евгеньевич Рейнбот представлял собой очень своеобразную, характерную и симпатичную фигуру. Он был уже очень стар — старше всех нас, не исключая Варвары Дмитриевны и Нестора Александровича — окончил в свое время Лицей, был адвокатом и долгие годы — как мы бы те­перь сказали, «на общественных началах»— заведовал Пушкинским Лицейским музеем. [...] Павел Евгеньевич обладал огромным запасом сведений, был замечательным знатоком Пушкина и его эпохи, интерес­нейшим собеседником и докладчиком-импровизатором. Едва ли не первый — еще до П. Е. Щеголева — он высказал мысль о том, что пасквильный «диплом», полученный Пушкиным 4 ноября 1836 года, намекает на связь между Натальей Никола­евной и Николаем I".[11] Михаил Дмитриевич Беляев, создатель и первый хранитель музея-квартиры А.С.Пушкина на Мойке,12,  запомнил слова Рейнбота: "Несчастье Пушкина [...], что подавляющее большинство его биографов, даже чуть ли не все, за исключением Анненкова, не люди из общества, а потому им и непонятны многие слова и действия Пушкина и его окружающих".[12]  

     Именно Рейнбот заподозрил фальсификацию в "Записках А.О. Смирно­вой", которые тогда считались документальным источником. Он собирал материалы, до­казывающие подделку "Записок", и по настоянию Бориса Львовича Модзалевского писал об этом исследовании. Но, по словам Н. В. Измайлова, "насколько он умел увлекательно и убедительно излагать в разговоре, в устных импровизациях, свои наблюдения и доказательства — настолько же трудно ему было писать, хотя бы небольшую статью... Книга осталась ненапи­санной, и все следы ее, насколько я знаю, исчезли".[13] Это же качество отмечал и М. Д. Беляев: "П. Е. Рейнбот, при всех своих многочисленных достоинствах и знаниях, органически не был способен на какую-нибудь систематическую музейную работу".[14] Тем не менее, его усилия сыграли очень важную роль в пополнении музейных коллекций Пушкинского Дома. Во многом благодаря ему состоялось соглашение с А. Ф. Отто-Онегиным о передаче его пушкинской коллекции из Парижа в Пушкинский Дом.[15]

      "Дело № 194Б", ставшее известным как "Дело лицеистов", ознаменовало себя в ночь с 14 на 15 февраля 1925 года арестами более чем cта пятидесяти человек. Среди арестованных были выпускники Училища правоведения, офицеры Семеновского полка, но подавляющее большинство были именно воспитанниками Императорского Александровского Лицея. По мнению Н. К. Телетовой, главной задачей было – ликвидация специалистов в области юриспруденции.[16] Действительно, если в пушкинскую эпоху Царскосельский Лицей давал универсальное образование, то петербургский Александровский Лицей готовил в первую очередь юристов.

     Им были предъявлены обвинения в шпионаже, в организации лицейской кассы взаимопомощи и в заказе панихид по погибшим товарищам и членам императорской семьи. Особенно бросается в глаза обвинение в "заговоре 19 октября" -  участии в ежегодных дружеских собраниях питомцев Лицея:  традиции, созданной в пушкинскую эпоху, воспетой поэтом в его стихотворениях и продолжавшейся лицеистами следующих поколений.

     В этой связи интересно, что, хотя процессы шли негласно и следующие поколения имели крайне мало информации об этих событиях, шельмование лицеистов продолжалось и в совершенно иную эпоху, полвека спустя, в 1960-70-е годы, через художественную литературу, в частности, повесть Льва Никулина "Мертвая зыбь" (1965) и книгу "Фальшивые червонцы. Две повести из хроники чекистских будней", включавшая повесть "Опасные комедианты" (1972). Автор повестей, вошедших во второй сборник -  Ариф Васильевич Сапаров (1912-1973), журналист, военный корреспондент, автор ряда военных очерков, заслуживших высокую оценку Юрия Германа, Ольги Берггольц и др. Более того, он сам пострадал по "Ленинградскому делу" в 1949 году и был реабилитирован только через два года.[17] Тем не менее, освещение событий 1925 года в "Опасных комедиантах" ясно говорит о характере идеологической пропаганды 1970-х годов.

      "...Учитывали, конечно, чекисты и весьма занятную возню на лицейском подворье Ленинграда. Не молодую, не звонкоголосую возню юных лицеистов времен Пушкина, а, скорей, зловещее змеиное шипенье, явно не имеющее ничего схожего с вольнолюбивыми лицейскими традициями. Шипенье антисоветское, раздраженное, старческое.

На Гороховой было известно, что у жительствующих в городе питомцев бывшего Императорского Лицея существует своя подпольная «Касса взаимопомощи», с выборным правлением, что в дни лицейских праздников собираются они на домашние обеды по подписке, отстояв предварительно молебен в церкви Козьмы и Демьяна. /.../Поминали всякий раз махровых реакционеров и мракобесов, отличавшихся собачьим усердием на верноподданнической службе. /.../ Осведомлены были чекисты, что на одном из домашних обедов, хватив горячительного, бывшие воспитанники Лицея с великим воодушевлением скандировали чьи-то стишки, сочиненные в подражание пушкинскому шедевру. Стишки были убогие, с недвусмысленными антисоветскими намеками:

Сомкнется вновь наш тесный круг друзей,

Польются вновь родного гимна звуки...

/.../ Очень бы, конечно, было эффективно малость вразумить не в меру ретивых любителей конспиративных штучек. Вызвать повесткой на Гороховую, вежливо и твердо потребовать объяснений. Что это, дескать, за "касса взаимопомощи" создана вами в обход советских законов? /.../ Какой гимн изволите называть родным, быть может, "Боже, царя храни"? И вообще, милостивые государи, пора бы уже в условиях пролетарской диктатуры вести себя несколько скромней".[18] Думается, что особого внимания и уважения заслуживает деятельность Всесоюзного музея А. С. Пушкина в Ленинграде, а особенно М. П. и С. Д.Руденских, которые в этой тяжелой и крайне неблагоприятной идеологической атмосфере, действуя "против течения", собирали материалы и работали над созданием музея-Лицея в Царском Селе (тогда г. Пушкин), открывшегося в 1974 году.

      Большинство арестованных – юристов по образованию – не понимало, в чем именно их обвиняют, но обвинение, в основном, шло по двум статьям: "Ст. 61. Участие в организации или содействие организации, действующей в направлении помощи международной буржуазии" и "Ст. 66. Участие в шпионаже всякого рода, выражающееся в передаче, сообщении или собирании сведений, имеющих характер государственной тайны, в особенности военных, иностранным державам или контрреволюционным организациям в контрреволюционных целях или за вознаграждение".

       Как видно и из исторических документов, проанализированных Н. К. Телетовой, и из повести А. В. Сапарова, по делу были взяты не только молодые, но и очень пожилые люди. П. Е. Рейнботу, арестованному 1 апреля 1925 года как "участник контрреволюционной монархической организации", было 70 лет.

      Арестованных допрашивали о месте нахождения бывших воспитанников Лицея, об их знакомствах и связях. Как заметила Н. К. Телетова, имя Рейнбота, одного из старейших лицеистов, участника традиционных дружеских обедов 19 октября, было названо П. П. Вейнером на первом же допросе 16 февраля, что и привело к аресту.[19] Но полагаем, что и без этого Рейнбот вряд ли остался бы на свободе:

      Павел Евгеньевич был женат на своей сводной племяннице Александре Петровне, урожденной Бутовской (1868-?)[20], дочери Петра Михайловича Бутовского (1842—1912), сенатора, члена Государственного совета, и правнучатой племяннице Семена Есакова, товарища Пушкина по Лицею.  Немецкие фамилии вызывали особое подозрение обвинителей. Связь Рейнбота "с международной буржуазией" могла быть подтверждена тем фактом, что  в 1909 году он принимал участие в международной конференции по авторскому праву в Берлине. В состав русской делегации входил известный правовед Александр Александрович Пиленко (1873-1956),[21] тогда - профессор международного права в Александровском лицее. Он эмигрировал после революции и в 1925 году уже находился в Париже. Младший брат Рейнбота, Виктор Евгеньевич (1869-1956), выпускник училища правоведения, выехал на Украину после Октябрьской революции, был министром юстиции в правительстве гетмана П.Скоропадского,[22] затем эмигрировал сначала в Варшаву, а затем – во Францию.[23]. (Добавим, что в июле 1923 года имя П. Е. Рейнбота было названо среди предполагавшихся участников совещания в Вене по делам русских беженцев[24]). Младшая дочь Рейнбота, Александра Павловна (1898?[25]-1927), была сестрой милосердия в годы Первой мировой  и гражданской войн.  В 1920 году она была эвакуирована из Крыма в составе армии П.Н. Врангеля и провела год в Галлиполи, где работала в 4-м госпитале Красного Креста. Там она вышла замуж за военного врача Гавриила Дмитриевича Родичева (1889/1894[26]-1930). Один из их товарищей писал: "Гаврило Родичев – женился. Женился он на сестре милосердия – Рейнбот – дочери петроградского присяжного поверенного. Она очень милая, знает несколько языков, но только плоха здоровьем и миниатюрная".[27] То есть, оба супруга были активными участниками Белого движения. Г. Д. Родичев служил в Добровольческой армии уже с осени 1917 года и был адъютантом генерала С. Л. Маркова, полк которого входил в состав Первого армейского корпуса генерала А. П. Кутепова. Н. К. Телетова отметила особое внимание следствия к арестованному С. П. Кутепову - брату генерала, приговоренному в высшей мере наказания. Она предположила, что ему некоторое время сохраняли жизнь, надеясь использовать для возможного шантажа генерала, находившегося в Париже.[28]

      Александра Павловна и Гавриил Дмитриевич были членами Общества галлиполийцев. 1921 год они провели в Тырнове (Болгария), а в 1925 году уже жили в эмиграции в Праге. Понятно, что все эти факты и родственные и дружеские связи П. Е. Рейнбота, как прямые, так и косвенные, работали на обвинение, а не против него.

      Полагаем, что к 1925 году жены Павла Евгеньевича уже не было в живых (ее имя в последний раз появляется в справочнике "Весь Петроград" в 1917 году), потому что за него хлопотал сын, Михаил Павлович.[29] В мае 1925 года он обращался в Помполит (организация "Помощь политическим заключенным", возглавляемая Е. П. Пешковой, первой женой М. Горького), однако обращения не имели никакого результата. Павел Евгеньевич Рейнбот был включен в пятую группу осужденных (за недоносительство). Он был приговорен к пяти годам ссылки на Урал с конфискацией имущества (заменено на три года ссылки).[30] Все арестованные сидели в тюрьме на Шпалерной улице. Приговоренных к ссылке увозили в грузовиках  на Николаевский вокзал (в 1925 году – уже Московский), откуда путь Рейнбота и его сотоварищей лежал в Свердловск.

      Интересно отметить, что у Павла Евгеньевича существовали связи с Уралом, хотя и опосредованные: его брат Александр Евгеньевич (1858–1918),[31] с которым они вместе учились в Лицее, служил в Перми, где был управляющим Пермской казенной палаты. Он был близким другом местного общественного деятеля, издателя и краеведа Д. Д. Смышляева (1828-1893). В 1887 году он был награжден  Малой серебряной медалью Русского Географического общества, а в 1894 -  возглавил новообразованное Пермское экономическое общество, целью которого было исследование состояния сельского хозяйства, кустарных промыслов и содействие их усовершенствованию и развитию в Пермской губернии. Деятельность Общества была вскоре остановлена, и А. Е. Рейнбот покинул Пермь. В дальнейшем он служил по Министерству финансов и был товарищем министра – в библиотеке пермского доктора и общественного деятеля П. Н. Серебренникова (1849-1917). Сохранился оттиск его речи "Соображения о постановке сельско-хозяйственно-метеорологических наблюдений", произнесенной в Министерстве финансов, с дарственной надписью П. Н. Серебренникову.[32]

      Уже в 1898 году члены Общества пожелали открыть библиотеку-читальню, названную его именем, чтобы увековечить память о нем в Пермской губернии. Она была открыта в 1901 году в селе Кудымкар[33], и во время пребывания на Урале Павла Евгеньевича еще носила имя его брата. Библиотека существует и поныне, как Коми-Пермяцкая окружная библиотека, но в 1966 году ей было присвоено имя коми-пермяцкого писателя Михаила Павловича Лихачева, репрессированного и расстрелянного в 1937 году. Имя А. Е. Рейнбота исчезло. 

       Е. В. Шимонек рассмотрела жизнь и деятельность П. Е. Рейнбота в Свердловске по документам свердловских архивов. Но довольно много материалов этого же периода отложилось и в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) в Петербурге. Эти материалы были использованы  О. А. Яценко в 1994 году. Соединенные вместе, петербургские и уральские материалы дают ясную и многоплановую картину обстоятельств жизни ссыльного ученого.

      Заявление Рейнбота о приеме на работу в Уральское облархбюро датируется  12 августа 1925 г. В тот же день был сделан запрос в ОГПУ по его кандидатуре. В ответе с грифом «секретно», пришедшем спустя несколько дней, сообщалось: "...препятствий к принятию П. Е. Рейнбот[а] в облархив не встречается". Он был принят на время болезни одного из сотрудников, но уже с 7 октября переведен на постоянную ставку. В общей сложности он проработал здесь чуть больше года: с 17 августа 1925 г. по 20 сентября 1926 г., занимаясь разбором документов и упорядочением архивов магистратов и уездных судов. [34]

     Бюро находилось тогда на ул. Ленина д. 44а (до 1919 года – Главный проспект), в доме бывшей немецкой кирхи св. Петра, построенной в 1873 году и снесенной в 1950-х годах. Заведующий—Виктор Михайлович Быков (1880-1925)[35], инструктор—Лариса Александровна Чиркова.[36]

     Переписка не была запрещена, поэтому Пушкинский Дом был осведомлен о его положении. Рейнбота не оставили его в беде и постоянно хлопотали о смягчении его участи. 3 сентября 1925 года из Пушкинского Дома в Президиум АН было направлено обширное письмо: "Бывший ученый хранитель Музея Пушкинского Дома Павел Евгеньевич Рейнбот, арестованный 1 апреля 1925 года, с июня месяца того же года находится в ссылке в г. Свердловске, куда он выслан на три года.  Пушкинский Дом, весьма заинтересованный в возвращении к работе этого ценнейшего музейного работника, известного пушкиниста, бывшего одним из создателей Пушкинского Лицейского музея, озабоченный, кроме того, и состоянием здоровья П. Е. Рейнбота, которому более 71 года и который с трудом переносит условия ссылки, просит не отказать в возбуждении ходатайства перед надлежащими властями о возвращении его из ссылки в Ленинград".[37] В письме подробно описывалась его музейная и научная деятельность, его вклад  в пушкиноведение, сделанные им доклады на темы пушкинской биографии, и незаконченную работу по изучению рукописей Пушкина. "В момент ареста П. Е. Рейнбота (1.04.1925) подготовительные работы были им вчерне закончены и труд написан до половины. В Свердловске, насколько нам известно, П. Е. Рейнбот продолжает над ним работать, отделывая ранее написанное..."[38] Свердловские документы подтверждают эту информацию: 9 марта 1926 г. он прочитал доклад "Последние годы жизни А. С. Пушкина по неизданным документам" в помещении Уральского областного государственного музея (УОГМ). Как музейный работник, он стал членом комиссии по созданию в городе музея Д. Н. Мамина-Сибиряка.[39] Научные результаты его работы с местными архивными документами тоже должны были быть представлены публично: на осень 1926 г. Уральское областное бюро краеведения наметило проведение в Свердловске III-й областной краеведческой конференции. В нее был включен доклад А.А. Берса[40] "Архивное строительство на Урале в связи с краеведением", дополненный содокладом П. Е. Рейнбота "Суд, преступление и наказание в Зауралье в крепостную эпоху".[41]

      Если свердловские материалы, рассмотренные Е. В. Шимонек, сохранили сведения о работе ссыльного Рейнбота, то ленинградские материалы раскрывают его чувства и эмоции этого времени. В июле 1926 года он писал сотруднице пушкинского Дома Евлалии Павловне Казанович: "...Если бы не занятия в архиве и именно такие, какие я случайно получил, положение было бы трудновыносимым. Но мне и здесь повезло. Работаю запоем, а иногда мечтаю о том, что и мой малый труд попадет в печать. /.../Всем, всем, всем (через ѣ!) – самый искренний привет. /.../ До свидания, остается уже менее двух лет. Если бы вы знали, как жажду я опять быть на Тифлисской! Впрочем, я терпелив и упрям, и глубоко верю и не сомневаюсь, что – увидимся! Да будет так!"[42]

      Свердловские материалы, однако, не отразили еще одного аспекта деятельности Рейнбота в ссылке, который, однако, оказался критически важным в истории создания музея-Лицея в Царском Селе: после закрытия Императорского Александровского Лицея в 1918 году лицейский книжный фонд решено было передать в Екатеринбург для создания "Всеуральской Библиотеки". Ленинградская "Красная Газета" сообщала в 1928 году: "В 1925 году возникла идея организации «Всеуральской библиотеки» при Уральском университете. С Урала приехали представители, предварительно заручившиеся вескими документами в соответствующих организациях Москвы. /.../ При помощи московских документов, хотя и с небольшим желанием, была передана для Урала ценнейшая и идеально сохранившаяся библиотека бывшего Лицея, состоящая из 30000 томов".

       Ссылаясь на газетную заметку, один из старейших петербургских букинистов Федор Григорьевич Шилов писал в 1929 году: "Библиотека передана Уральскому Университету и при перевозке, по имеющимся сведениям, значительно пострадала. По сообщениям "Красной Газеты", часть книг лицейской библиотеки была брошена и забыта на железнодорожном складе в Москве. Почти половина из них была залита в подвалах весенним наводнением, часть — похищена".[43] Эти сведения, многократно цитированные и сравнительно хорошо известные, однако не соответствуют действительности. Согласно документам Уральского университета, около 25000 книг поступило туда уже в 1920-1921 годах.[44] Дата "1925 год" корректируется и и письмом Михаила Шильдера Сергею Воейкову от 24 октября 1923 г., в котором сказано: "Хотели спасти библиотеку, но опоздали – её вывезли в Екатеринбург, а остатки нам не дали").[45] В письме П. Е. Рейнбота к Е. П. Казанович читаем: "Я завел в Свердловске переговоры о получении книг из бывшей Лицейской библиотеки для Пушкинского Дома. К сожалению, пришлось их прервать, и сейчас, по разным соображениям, возобновлять неудобно. Надеюсь, что кое-что можно будет получить за доброе слово или в обмен на какие-нибудь академические издания. Если в Пушкинском Доме имеется печатный каталог лицейской библиотеки, не пришлете ли мне книжку desiderata..."[46]

       Рейнбот не довел до конца свои переговоры. Часть книг лицейской библиотеки (740 единиц) были переданы из Свердловска во Всесоюзный музей А. С. Пушкина в Ленинграде для экспозиции музея-Лицея только в 1963 и 1977 годах (В настоящее время в музее-Лицее экспонируется около 1300 подлинных книг лицейской библиотеки). Не смог он и принять участия в областной краеведческой конференции, потому что 19 сентября он снова был арестован и выслан в Тюмень.

      Для Уральского облархбюро известие об аресте П .Е. Рейнбота оказалось совершенной неожиданностью. 24 сентября в органы ОГПУ было направлено письмо, в котором Павел Евгеньевич характеризуется как «весьма компетентный» сотрудник, проводивший "весьма сложную и ответственную работу по систематизации и разработке архивов старых судебных мест". Архивисты ходатайствовали об оставлении Рейнбота в облархбюро, подчеркивая, что им разобрано "начерно около 6000 дел, разложенных с условными знаками, только ему известными, и без его указаний работа по описанию вышеуказанных материалов закончена быть не может, а весь труд нескольких месяцев пропадет даром". При невозможности удовлетворить их ходатайство они просили дать Рейнботу время для сдачи дел. Официальный ответ из ОГПУ уведомил облархбюро, что письмо опоздало: 23 сентября П. Е. Рейнбот уже выехал в Тюмень.[47]

       Этот переезд он описал в письме к Е. П. Казанович: "Люди живут и в Сибири... Пришлось опять пережить десять дней, физически крайне тяжелых... Ничего нового не случилось. Передвинули меня на 200 верст на восток, автоматически, в числе многих других, говорят, что мы слишком «зажились»... От Свердловска, "столицы Урала", до Тюмени езды (по ж.д.) всего десять часов, меня же "везли", если не с чувством и с толком, то с расстановкой, ровно десять суток. Не скажу, чтобы итальянская поговорка quivapiano и др. оправдалась. Но сейчас я уже почти отдохнул и, вероятно, завтра или послезавтра зароюсь опять в архив, который здесь помещается не в скромной немецкой кирке, как в Свердловске, а в целом монастыре петровских времен. Каюсь: я рисковал попасть в Ялуторовск, но при всей моей товарищеской любви к В. К. Кюхельбекеру очень рад, что "оставили" меня здесь. /.../" [48]

       Действительно, по рекомендации Уральского облархбюро П. Е. Рейнбота приняли на работу в Тюменское окружное архбюро, где он оставался с 7 октября 1926 г. по 1 мая 1927 г.

       В Тюменском архиве сохранилось заявление Рейнбота о приеме на работу, с трогательной и повторяющейся ошибкой в датах, показывающей, что упоминание о Кюхельбекере не было случайным, и ассоциирование своей судьбы с судьбой первокурсных Царскосельского Лицея было прочным и устойчивым:

       "С августа 1825 по сентябрь 1826 я состоял архивариусом Свердловского облархивбюро. Переехав на жительство в Тюмень, прошу предоставить мне должность архивариуса в Окрархиве. В Ленинграде я состоял хранителем музея Пушкинского Дома при Российской Академии наук и членом комиссии при Академии наук по изданию сочинений А.С.Пушкина. – Павел Евгеньевич Рейнбот. 30 сентября 1826 года".[49]

       Как и сотрудники Свердловского архива, он досадовал, что не смог закончить свое исследование: "Досадно, что не дали окончить свердловскую солидную работу – перевожу сюда не менее двух стоп выписок и заметок из дел в полном смысле слова "времен Очаковских" и если не покоренья Крыма, то современных дню моего рождения и падения Севастополя (1782-1855)".[50] Правда, в ноябре Павлу Евгеньевичу все-таки позволили приехать на неделю в Свердловск, чтобы закончить начатое дело.

       Уже через несколько дней после начала работы в Тюменском архбюро, он писал Е. П. Казанович: "По случаю воскресенья сижу дома и во все шесть окон нашей комнаты (единственной) смотрю на падающий мокрый снег, побелевшие деревянные крыши и (уже вчера испытанную) невылазную грязь и думаю, как-то доберусь завтра к 9 часам утра в МОЙ Загородный монастырь, в котором помещается мой Окрархив – с четверга я уже получил место "архивариуса" и уже увлекаюсь всяким старьем... чувствую себя дома, "среди современников".[51]

       О плодотворности его работы в Тюмени говорит тот факт, что документы, поступавшие в архив, являли собой груду материалов "в разбитом состоянии" весом приблизительно до восьми пудов. После их описания в фондах образовалось около 700 ед. хр. На эту работу, согласно действовавшим нормам, Рейнбот потратил 152 рабочих дня.[52] Но кроме того, "в порядке частной инициативы он описал быт трех сибирских трехштатных монастырей: Тюменского, Рафаиловского и Туринского женского". В докладе заведующего Тюменским окрархбюро упоминается, что по итогам описания материалов монастырей Рейнбот подготовил научную работу,  которую намеревался впоследствии издать.

       По приглашению Тюменского общества научного изучения местного края Рейнбот сделал доклад в техникуме, в котором, кроме рассказа о найденных исторических данных, он "разъяснял ценность вообще исторических материалов и строгую необходимость сохранять архивы".

       В целом, представляется, что вся его просветительская деятельность на Урале, с одной стороны, полностью отражала пафос и идеалы краеведческого движения, еще переживавшего свой подъем в 1920-х годах, но с другой – противоречила идеологическим установкам, которые внедрялись все более жестко.

       Л. М. Каптерев (1886-1960), в 1920-х годах один из наиболее активных уральских краеведов, писал в 1927 году: "Ценнейшие исторические материалы – наши уральские архивы далеко еще не учтены, даже не приведены в известность, нередко находятся в ужасающих условиях – в сырых подвальных помещениях, гибнут от пожаров, расхищаются невежественными людьми. В 1920-22 гг., когда всюду ощущался недостаток в бумаге, отделы народного образования разрешали использовать чистые листы архивных бумаг и тогда вместе с незаписанными страницами, уносились и рвались в клочья или употреблялись на обертки исторические документы. Блаженной памяти утилизационные отделы наших комхозов немало архивов отправили на бумажные фабрики. Истребление архивов продолжается и сейчас. Уже в мае нынешнего года, пишущему эти строки, в одном из магазинов Каменского завода (Шадринского окр.) завернули покупку в расчетную ведомость Каменской заводской конторы за 1826 год. На удивленный вопрос – откуда это – продавец равнодушно ответил, что "это добро продается на местном базаре пудами"./.../ Прямой долг наших краеведческих организаций, музеев, а может быть, и школ – ликвидировать историческую безграмотность. С живым и печатным словом нужно обратиться к сознанию широких масс, заинтересовать и привлечь их самих к защите памятников прошлого".[53] Эти задачи, однако, шли вразрез со все нарастающими идеологическими требованиями подчинить краеведческую работу на местах задачам реализации пятилетнего плана и социалистическому строительству. В сущности, сам характер исторических краеведческих исследований противоречил идеологическим установкам и дал основания власти для преследования и репрессий краеведов на местах и разгрома краеведческого движения. В письме к Е. П. Казанович Рейнбот заметил: "Не пишу особо добрым друзьям и знакомым по причине им понятной... хотя я, в сущности, только политическая шпана (см. Даля), а всё же лучше на время – остается всего 1½ года – забыть обо мне, т.е. не показывать, что меня помнят..."[54]

       Тем не менее, о нем не забыли. В октябре 1926 года, видимо, узнав о переводе Рейнбота в Тюмень, его дочь Мария Павловна ходатайствовала перед Помполитом о его досрочном освобождении. 13 декабря 1926 года по постановлению Особого совещания Коллегии ОГПУ он был досрочно освобожден от ссылки, но с лишением права проживания в шести центральных пунктах СССР. Это постановление не позволяло ему вернуться в Ленинград, и еще в феврале 1927 года он оставался в Тюмени. 19 апреля 1927 г. ему было разрешено свободное проживание на территории СССР, и в мае 1927 года он вернулся в Ленинград.

      В июле он был принят обратно в Пушкинский Дом на должность научного сотрудника II разряда на место арестованного Петра Митрофановича Устимовича (1867—1931). Время было, прямо скажем, не слишком благоприятным – приближалось "Академическое дело". Но он вернулся к изучению обстоятельств дуэли и смерти Пушкина, сделав доклад "Дуэль Пушкина (И. Г. Полетика, В. Ф. Боголюбов, С. С. Уваров)" в июле 1927 года; подготовил к печати письма Н. Н. Ланской к мужу и письма к ней П. А. Вяземского; совместно с М. Д. Беляевым опубликовал работу "Бюсты Пушкина работы Витали и Гальберга".[55] В начале 1928 года ему довелось увидеть поступление в Пушкинский Дом парижской коллекции А. Ф. Отто-Онегина, о которой он хлопотал двумя десятилетиями раньше.

       Но "чистка академических учреждений", начавшаяся в 1929 году сильно коснулась и его. И. А. Кубасов писал С. Ф. Плато­нову в Крым 15 августа 1929 г.: "...Мы пережи­ли тяжелые минуты, тяжелые дни, но, по счастью, все для нас обошлось более или менее благополучно... многих из нас тягали поодиночке на допрос (в числе их — Бор. Ив.[Коплана], Рейнбота, Комарову, Переселенкова, Досто­евского, С. А. Шахматову-Коплан, Населенко и др.), но и это сошло более или менее благополучно: из сотрудников ПД никого не извлекали на всенародное по­зорище, никого не пытали перед Общим собранием (как сотрудников других учреждений) и никого не уволили. /... / Но все же мы еще не успокоились, ибо «работа» Комиссии еще не закончена. Более всех, как Вам, вероятно, известно, пострадала Библиотека. /.../ Работа, конечно, замерла, ибо каждый день заседания, совещания, и все время — напряженность и нервное ожидание «чего-то» еще, ибо, повторяю, работа Комиссии еще не закончена. (Она предполагает закончить свои работы к 23—25 числу  августа 1929 года)".

      19 декабря 1929 г., в очень осторожном письме к М. А. Цявловскому П. Е. Рейнбот писал: "Я все еще жив, в чем Вы имели бы полное право сомневаться... На письмо Ваше не ответил сразу по уважительной причине — сейчас скажу о ней, а затем — наступили времена и события Вам известные — заниматься было совершенно невозможно, руки опустились". С. Ф. Платонов был арестован в январе 1930 г. Чуть позднее - Б. И. Коплан, А.А. Достоевский и многие другие. П. А. Рейнбота, однако, нет в списке арестованных, и с января по ноябрь 1930 г. он работал ученым хранителем библиотеки.[56] В ноябре 1930 года он был уволен из Пушкинского Дома. Сегодня можно встретить утверждения, что это увольнение было связано с его обвинением и даже арестом по Академическому делу,[57] однако, сведений об аресте нам найти не удалось. В 1931 г. он писал в Уральское облархбюро с просьбой выслать справку о стаже, которая ему понадобилась для оформления пенсии: "Постановлением Академии наук от 13 ноября 1930 г. я уволен от службы по преклонности лет для перехода на пенсию, причем при определении размера таковой возник вопрос о времени службы моей на Урале в 1925-1927 годах".

      Справка была выслана по адресу местожительства Рейнбота - г. Ленинград, ул. Петра Лаврова, д. 35, кв. 8.[58] Это тот же самый адрес, по которому он жил с 1907 года до ареста в 1925 году, т.е. конфискации имущества к нему применено не было. Дом сохранился.

      Несмотря на преклонный возраст и тяжелейшую и опасную обстановку в Пушкинском Доме, он тяжело переживал свое увольнение и с горечью писал М. А. Цявловскому в сентябре 1931 г.: "Завтра исполняется 10 месяцев со дня извержения моего из Пушк. Дома. Сам "Дом", как Вам известно, перестал существовать. За девять месяцев появилось целое новое поколение, "зачатое" после того, как Академия постановила: "принять меры к скорейшему назначению мне пенсии".[59] Пенсия была назначена в 1932 году.[60]

      Сведений о последних годах его жизни найти не удалось, хотя известно, что он умер в 1934 году. Но его имя отсутствует в справочниках "Весь Ленинград" с 1931 года. Его сестра Евгения Евгеньевна Рейнбот (1860-1942), жившая вместе с ним в 1917 году, погибла в блокадном Ленинграде.[61] Судьбы Марии Павловны и Михаила Павловича неизвестны: Мария Павловна, "счетовод", появляется в петроградских и ленинградских справочниках только дважды, в 1924 и 1925 годах. Имя Михаила Павловича исчезает из справочников после 1917 года. По сведениям историков Белого движения, Александра Павловна Родичева-Рейнбот училась в Пражском университете и стала доктором медицины[62] (© Погибшие.РФ). Ее имени в матрикулах университета, однако, не обнаружено, хотя там имеется имя ее мужа, "Габриэля Дмитриевича Родичева", студента медицинского факультета с 1923 по 1926 год. Представляется, что сведения могут быть найдены в ГА РФ (Москва), среди материалов Галлиполийского движения в Праге (Ф. Р5759).[63]

       Затем они уехали в Африку – во Французское Конго и Сенегал. Александра Павловна умерла в Тивуане (Сенегал) на руках мужа от желтой лихорадки в 1927 году. Ее прах был перевезен в Париж в декабре 1929 года и похоронен 15 декабря на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.[64] Г. Д. Родичев, умерший в Париже 21 апреля 1930 года, похоронен там же.[65]

       31 января 1994 года осужденные по "Делу лицеистов" были реабилитированы. Н. К. Телетова отметила поспешность составления списка реабилитированных, его безграмотность и большое количество ошибок. В этом списке Павел Евгеньевич Рейнбот был пропущен. Формально он не реабилитирован до сих пор.

 


[1] Е.В.Шимонек. Пушкинист на архивной службе.//Отечественные архивы. 2010. N 1. С. 11-14.

[2] http://www.raruss.ru/excellent/2772-orlowsky-4-fablies.html

[3] Цит.по: Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. Печальну повесть сохранить...М.1987. С.224-225.

[5] В настоящее время книга хранится в РО ИРЛИ, ф. 244, on. 1, № 758.

[6] Более подробно о вкладе Рейнбота в пополнение Лицейского Пушкинского музея, об участии в изданиях и его вкладе в пушкиноведение см. Переписка Б.Л.Модзалевского с П.Е.Рейнботом / Публ. Н.А.Прозоровой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1996 год.// http://lib2.pushkinskijdom.ru/Media/Default/PDF/ROPD/EROPD-na-1996-god.pdf

[7] Пушкинский Дом, Л. 1982. С.203.

[8]  Русское Слово, 05 апреля (23 марта) 1917 года.

[9] Т. И. Краснобородько. Жаль кольца... (Невостребованный документ о судьбе пушкинского перстня-"талисмана"). Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 2011 год. СПБ, ДМИТРИЙ БУЛАНИН, 2012.С.5-29.// lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=IXBLiShED2Y%3D&tabid=10358

[10] Переписка Б.Л.Модзалевского с П.Е.Рейнботом / Публ. Н.А.Прозоровой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1996 год.// http://lib2.pushkinskijdom.ru/Media/Default/PDF/ROPD/EROPD-na-1996-god.pdf

[11]Н.В.Измайлов. Воспоминания о Пушкинском Доме. 1918—1928 гг. Публикация и комментарий Н.А. Прозоровой.

[13] Н.В.Измайлов. Воспоминания о Пушкинском Доме. 1918—1928 гг. Публикация и комментарий Н.А. Прозоровой.

[15] Подробнее см.: Е.В.Огиевич. А.Ф.Отто-Онегин и его Пушкинский музей. //Страницы истории пушкиноведения. СПб, 1994. С.15-22.

[16] Н.К.Телетова. "Дело лицеистов" 1925 года.// Звезда, 1995. № 6, c.115-131.

[18] Сапаров А.В. Опасные комедианты. //Фальшивые червонцы. Л, 1972. С.8-9.

[19] Н.К.Телетова. "Дело лицеистов" 1925 года.// Звезда, 1995. № 6, c.127.

[20] https://www.geni.com/people/Aleksandra-Petrovna-Rheinbott. Отец и мать Павла Евгеньевича -  Евгений Антонович Рейнбот (1821-1905) и Надежда Яковлевна, урожденная Ламсдорф (1825-1914). В первом браке Надежда Яковлевна была за Михаилом Петровичем Бутовским  (1795-1853), от которого имела четверых детей, в т.ч.сына Петра Михайловича (1842-1912). Жена Павла Евгеньевича, Александра Петровна - его дочь. Таким образом, мать Павла Евгеньевича была бабушкой Александры Петровны.

[21] Le Droit de l’Auteur. 15.2.1909.

[22] См. подробнее: Воспоминания В.Е.Рейнбота о его пребывании  в должности товарища министра внутренних дел, министра внутренних дел, а позже минристра юстиции в составе правительства гетмана П.П.Скоропадского. //Гетман П.П.Скоропадский: Украина на переломе. 1918 г. М.2014. С.64-133.

[23] Похоронен на Русском кладбище в Ницце, вместе со своей женой Софьей Андреевной, урожденной Шульц (ум.5 ноября 1941 года).

[24] Письмо№ 340 от К.П. Шабельского из Вены М.Н. Гирсу  в Париж от 11 июля 1923 г. //ГА РФ. Ф. 6094. Оп. 1. Д. 43. Л. 162–167. Цит.по: http://www.airo-xxi.ru/projects_new/russkij_mir/2_1917-1928/

[25] Согласно списку похороненных на кладбище Сен-Женевьев -де-Буа, Александре Павловне в момент смерти 30 августа 1927 года было 29 лет.

[26] Дата рождения, 23 января 1894 года устанавливается по матрикулам Пражского университета: Registry book of doctors of the Charles University in Prague VI. (1924–1927) Registry books of the Charles University. Coll.180, Inv. No6, Page 2731.

[27] Диаспора: новые материалы, Volume 6. 2004. С.657. 

[28] Н.К.Телетова, с.129.

[29]Согласно справочникам ‘Весь Петроград’ ‘ и ‘Весь Ленинград’, он жил на Подольской улице 10, служил в Государственной Комиссии погашения долгов. Женился около 1914 года. Жена – Александра Григорьевна. В 1917 году вместе с ними проживали родственники Евгения Николаевна и Алексей Николаевич  Рейнботы.

[30] http://pkk.memo.ru/page%202/KNIGA/Re.html; Н.К.Телетова, с.123.

[31] После окончания Лицея в 1877 году учился в Харьковском университете (математика, астрономия медицина). В 1879 году получил серебряную медаль за сочинение ‘Определение разности долгот на земной поверхности из наблюдений покрытий звезд Луною’. Состоял стипендиатом кафедры астрономии в 1880 и 1881 гг. Приятель В.М.Гаршина. В январе 1882 года принял участие в студенческих волнениях, после чего вынужден был покинуть Харьков.  (В.М.Гаршин. Полное собрание сочинений. Т.3. 1934. С.583-4; Кафедра астрономии и астрономическая обсерватория Харьковского университета в XIX веке.// http://planetarium-kharkov.org/?q=kharkov-astronomy). В конце жизни, согласно воспоминаниям лицеиста XXXV курса Ю.С.Карцова, ‘заболел душевной болезнью и умер в доме умалишенных’ (Е.М.Букреева. Воспоминания лицеиста XXXV курса Ю.С.Карцова.//Пушкинский Музеум. Альманах 6, СПБ. 2014. с.198). В статье Аллы Беленковой ‘Лицейское дело. Лицеисты из балтийских губерний’ (Русские в Прибалтике. Москва, 2010.  С.84; Пушкинский Музеум. Альманах 6, СПБ. 2014. С.174-190 (Под названием "Чтобы свеча не погасла") перепутан c братом Виктором Евгеньевичем.

[32] А.В.Костицина (Фундаментальная библиотека ПГГПУ). Дар доктора П.Н.Серебренникова. Пермь, 2016. //(http://pspu.ru/upload/pages/9202/Kosticina_A._V._Dar_doktora_P._N._Serebrennikova.pdf

[33] См. подробнее: Я.Камасинский. Около Камы. М.1905. С.166-168.

[34] Е.В.Шимонек.

[35] Быков Виктор Михайлович (1880-1925) - участник революционного движения, член РСДРП. Окончил Уральское горное училище в Екатеринбурге, служил на уральских заводах горным техником. В 1910 арестован и выслан в Вологодскую губернию на 3 года. По сведениям жандармского управления, ‘заведовал делами кассы взаимопомощи ссыльных гор. Вологды, был одним из наиболее активных лиц в ссылке’.  С июня 1918 - на руководящей работе в Москве и на Украине, с 1920 - на Урале, где занимал ряд должностей, в т.ч.  заведовал областным архивом. Автор ряда работ по истории Урала.

[36] Быков В.М. Свердловск - столица Урала: справочник-путеводитель. 1924. С.180.

[37] Архив РАН, ф.150 (1925), д.14, л.71.

[38] Там же, л.92-93.

[39] Е.В.Шимонек.

[40]Берс Александр Андреевич (1902-1937), ученый, историк и археолог, сотрудник Уральского областного архивного бюро, Уральского областного государственного музея. В 1927 г. принимал участие в составлении археологической карты Уральской области. С 1933 по 1935 г. директор антирелигиозного музея в Свердловске. Расстрелян в одном из лагерей Белбалтлага.

[41] Е.В.Шимонек.

[42] ОР ГПБ, ф.326, д.299, л.3.

[43] Шилов Ф.Г. Судьбы некоторых книжных собраний за последние десять лет. // Альманах библиофила. Л., 1929. С. 170; Славинский Н. Старая Книга”// Красная Газета. 1928. N 268.

[44] Русские книги из библиотеки Императорского Царскосельского (Александровского) Лицея в Екатеринбурге. Екатеринбург, 2015. С.16.

[45] Королевский музей Армии, Брюссель, ф.XIII G – 26. Цит.по: Алла Беленкова. Лицейское дело. Лицеисты из балтийских губерний.//Русские в Прибалтике. Москва, 2010.  С.72.

[46] ОР ГПБ, ф.326, д.299, л.6.

[47] Е.В.Шимонек.

[48] ОР ГПБ, ф.326, д.299.

[49] ГАТО, ф.37, оп.2, д.6, л.9.

[50] ОР ГПБ, ф.326, д.299.

[51] Там же.

[52] Е.В.Шимонек.

[53] Л.М.Каптерев. Об охране исторических ценностей Урала. Уральское краеведение. Вып.1. 1927. С 44. Об авторе: http://historyntagil.ru/people/6_290.htm

[54] ОР ГПБ, ф.326, д.299.

[55] Беляев М. Д., Рейнбот П. Е. Бюсты Пушкина работы Витали и Гальберга. // Пушкин и его современники: Материалы и исследования. Л.: Изд-во АН СССР, 1928. Вып. 37. С. 200—204.

[56] ААН, ф. 4, оп. 4, № 1730; № 5604.

[57] И. Толстой. Великое отупение.// https://www.svoboda.org/a/27135657.html; А.Шалыт. Зигзаги истории: дело лицеистов.//Царскосельская газета, 2001.

[58] Е.В.Шимонек.

[59] РО ИРЛИ, ф. 387, № 281, л. 18 (письмо П.Е. Рейнбота к М.А. Цявловскому от 12 сентября < 1931 г.>). Цит.по: Н.В.Измайлов. Воспоминания О Пушкинском  Дому. 1918—1928 гг. Публикация и комментарий Н.А. Прозоровой.// http://lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=aVvMvFlFiqI%3D&tabid=1018

[60]ГА РФ, Ф.Р7668 (Комитет по заведыванию учеными и учебными учреждениями при президиуме Верховного Совета СССР), оп.3, д.5. Материалы о назначении академической пенсии Рейнботу П.Е.; Ф.Р3316 (ЦИК СССР), оп.25, д.765. О назначении академической пенсии хранителю Пушкинского дома Академии Наук СССР Рейнботу Н.Е. (ошибка в инициалах. Должно быть П.Е.)

[62] © Погибшие.РФ.

[63]Представляется, что сведения могут быть найдены в ГА РФ (Москва), среди материалов Галлиполийского движения в Праге (Ф. Р5759).

[64] Возрождение. Париж, 1927, 15 сент., № 835; 1927, 24 окт., № 874; 1928, 3 марта, № 1005; 1929, 14 дек., № 1656.

Некролог И.Лукаша (1927, 24 окт., No874): Галлиполийка: На днях исполнился сороковой день кончины галлиполийки Александры Павловны Родичевой, урожденной Рейнбот. Александра Родичева умерла от желтой лихорадки в Африке, в Сенегалии, в Тувуане. Я знал её и её мужа, офицера Марковского полка Гавриила Дмитриевича Родичева. Я помню вечера в их тырновском доме - бедный ужин и звезды в окне, и долгие рассказы о белой войне, о Галлиполи, о Санкт-Петербурге.

Невысокая, смуглая, с горячими золотисто-серыми глазами, с очень маленькими руками, галлиполийка Александра Родичева, сестра милосердия 4-го хирургического госпиталя, дочь известного петербургского юриста, во всем была Петербурженкой. В ней чувствовалась высокая культура недавней России. Родичевы и Рейнбот - две прекрасных русских семьи, в сочетании этих имен - и Петербург, и Империя, и Россия. И вот оба ушли за Россию, ушли оба в изгнание, в Галлиполи, в Африку, куда Родичев уехал врачом... Изгнанная Россия, изгнанный Санкт-Петербург... Молодые Родичевы, как символ заветный. В Тувуане, в Сенегалии, где скончалась от  желтой лихорадки Александра Павловна, смуглый маленький С.Петербург, маленькая Россия с горячими глазами, в Тувуане не было ни одного белого. Гроб Александры Павловны несли негры. Г. Д. Родичев сам обстругал крест. Он сам закрыл ей глаза. Он сам читал над нею последние отпускные молитвы - какие помнил и какие знал...

Что же, или вот так же, от желтой лихорадки, а то на панелях Парижа, погибнет, скончается и вся изгнанная Россия, как скончалась в африканских болотах маленькая Родичева? Российская нация, последние солдаты России, братья и сестры, вышедшие из огня гражданской войны, последняя Россия пришла сюда в изгнание. Ведь ТОЛЬКО В ТОМ И СМЫСЛ изгнания, что здесь живые еще хранят заветы и достоинство России.

И кто же, какие вожди, какие политические мысли толкнули молодых Родичевых на открытую борьбу за Россию, на трагедию изгнания, на смерть в африканских болотах? Один только вождь и одна только политическая мысль: совесть человеческая! совесть русская.

В изгнание ушла молодая, совестливая нация Российская. И может быть, она вся погибнет, как Родичева, но погибнет непобедимой. Вот это и есть российская эмиграция. Она не политика, она совесть, еще живая совесть России. И когда думалось мне о вас, Гаврила Дмитриевич, о последних ваших молитвах над Александрой Павловной - я думал о том, что не погибла и не погибнет непобедимая, изумительная молодая нация Российская, нация изгнанников, подвижников, страдальцев, героев, думал о героической легенде молодой России, которая все равно, так же, как творилась в Галлиполи, так творится и теперь -  и там, в советских подвалах, и тут,  на заводах Парижа, и в шахтах, и по лицу всего рассеяния Российского, и в африканских болотах, где вы, Александра Павловна, маленький смуглый Санкт-Петербург, маленькая Россия с горячими, золотистыми глазами, сгорели так мучительно, так внезапно от желтой лихорадки...

[65]http://xn--90adhkb6ag0f.xn--p1ai/arhiv/uchastniki-grazhdanskoj-vojny/uchastniki-belogo-dvizheniya-v rossii/uchastniki-belogo-dvizheniya-v-rossii-rzh-rs.html; Список русских захоронений на кладбище Сент-Женевьев-де Буа.//http://forum.vgd.ru/395/74191/