Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

 

Чернецов Н.Г. (1805-1879)
Тифлис. Россия
1839. Холст, масло. ОФ6582.

 Гагарин Г. Г. (1810-1893)

"Кавказский пленник". Илл. Набег горцев.
Россия, 1840-е гг.
Бумага, сепия, бистр, белила. КП 2680 

Орловский А. О. (1777-1832)

Горец на лошади.
Россия, 1812 г.
Бумага, карандаш ит., сангина  КП 13509

 Першаков А.Ф. (1843 - ) с акв. 1830-х, хранившейся в семье портретируемого.

Вольховский В.Ф. (1798 - 1841)
Россия, СПб. 1898. Холст, масло. КП 12830.

Покровский А. А.
Портрет Ф.Ф.Матюшкина (1799-1872).
Россия, 1851 г. Бумага, акварель, тушь.   КП 7998

Неизвестный художник.  Данзас К. К. (1801-1870).  Россия, 1836 г.   Бумага, карандаш. КП 1182

Н.х. с ориг. Полнезича (1841г.)
Горчаков А.М. (1798-1883). (Альбом Урусовых).
Бумага, акварель, карандаш, тушь. КП 22819

Выпускники первого курса Царскосельского Лицея –

свидетели и участники Кавказской войны.

Т. П. Волохонская


 

     Кавказ, Грузия, горцы – эти слова вошли в сознание лицейских первокурсных с раннего детства. Можно не сомневаться, что свои первые сведения о «кавказском вопросе» лицеисты почерпнули дома, из разговоров родителей. Русские дворяне в ту пору чаще обсуждали наполеоновские войны, но и ситуация на юго-востоке России, вблизи Турции и Персии, также вызывала общий интерес. Очертания империи в тех краях менялись. Христианская Грузия, в течение нескольких веков страдавшая от набегов персов, турок и кавказских горцев, давно искала опоры в православной Москве, и в 1801 году Александр I издал манифест об её окончательном присоединении к своим владениям. Путь в Грузию шёл для русских через Кавказ. Неизбежность тяжёлых столкновений в горах не вызывала в российском обществе сомнений, но вряд предполагалось, что военные действия продлятся более шестидесяти лет…

РаевскиеРаевские    Из лицейских выпускников 1817 года первым соприкоснулся с кавказскими событиями Пушкин. Он оказался на юге в 1820 году, во время путешествия с семьёй генерала Н. Н. Раевского. Кавказ поразил его своей мощью. Впоследствии поэт не раз писал о своей любви к этому краю – вспомним строки из черновиков «Путешествия Онегина»:

В тебя влюблён я был безумно,

Меня приветствовал ты шумно… и т. д.

Сильнейшим из кавказских впечатлений Пушкина была близость войны. По непокорённым землям путники следовали в окружении серьёзной охраны: «Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка, с зажжённым фитилём» (А. С. Пушкин – Л. С. Пушкину, 20 сент. 1820). Военные события и непосредственное общение с их участниками дали поэту глубокие творческие импульсы. В эпилоге «Кавказского пленника» он описал свою обновлённую Музу:

Её пленял наряд суровый

Племён, возросших на войне,

И часто в сей одежде новой

Волшебница являлась мне…

     «Кавказский пленник» был принят лучше всего, что я ни написал…», - заметил Пушкин в 1830 г. в статье «Опровержение на критики». В двадцать лет поэт сумел осветить тему, вызывающую общий интерес, но ещё не поднятую литературой. Любопытно, что крайне важный для него самого образ Пленника (черты этого героя через три года в какой-то мере оживут в Онегине) мало кого увлёк – публику впечатлили картины горского быта. Описания черкесских нравов при жизни Пушкина шесть раз перепечатывались в хрестоматиях и учебных пособиях. «Черкесская песня» была дважды положена на музыку (И. Геништой и А. Алябьевым) и пользовалась исключительной популярностью во всех сословиях. (См. об этом: Б. Томашевский. Пушкин. Книга первая. М.-Л., 1956. С.425).

     Созвучна настроениям публики оказалась и уверенность Пушкина в необходимости военного покорения Кавказа, хотя нашлись и противники этой точки зрения. Воинственные строки эпилога («Смирись, Кавказ: идёт Ермолов!» и т. п.), как известно, возмутили П. А. Вяземского. Он писал: «Мне жаль, что Пушкин окровавил последние стихи своей повести. Что за герой Котляревский, Ермолов? Что тут хорошего, что он, как чёрная зараза, губил, ничтожил племена?» (П.А. Вяземский – А. И. Тургеневу, 27 сентября 1822 г.) Однако образ мыслей Вяземского был редкостью. В целом же. Не только Пушкин – многие лучшие люди и России (Грибоедов, декабристы) приветствовали продвижение Российской империи на восток, видели в завоевании Кавказа логику истории. Другое дело, что не все осознавали драматизм этой логики.

рис. Пушкинарис. Пушкина      Видимо, в 1820 году недооценивал масштаб кавказской беды и Пушкин. Трагедия открылась ему во всей силе только через девять лет, в 1829-м, когда он вновь оказался на Кавказе: «Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены. Они час от часу далее углубляются в горы и оттуда направляют свои набеги… Дух дикого их рыцарства заметно упал. Они… никогда не пропустят случая напасть на слабый отряд или на беззащитного. Здешняя сторона полна молвой об их злодействах». («Путешествие в Арзрум», 1835). Это − горькая констатация российской неудачи на Кавказе. Пушкин приходил к выводу, что одним только оружием мир в этом крае установить невозможно, и упоминал другие способы воздействия на ситуацию - развитие торговли, христианское миссионерство…

     Кавказская тема у поэта обширна; нам лишь важно отметить, что именно Пушкин первым в русской литературе дал ключ к освещению войны с горцами. Его стремление «вникнуть в сознание горца и объяснить особенности этого сознания русскому обществу» было поддержано Грибоедовым, Марлинским, Лермонтовым, Толстым (Я. А. Гордин. Кавказ: земля и кровь. СПб, 2000. С.336.). Писатели силами литературы «смягчали, гуманизировали тяжкий для обеих сторон, но неотвратимый процесс» колонизации Кавказа (Там же.). Иначе говоря, влияние Пушкина на кавказские дела – влияние через творчество - было немалым.

В. К. Кюхельбекер. Рис. Пушкина.В. К. Кюхельбекер. Рис. Пушкина.     Совсем иначе соприкоснулся с Кавказом Кюхельбекер. С конца 1821 года по май 1822-го он служил в Тифлисе чиновником по особым поручениям при главнокомандующем Кавказским корпусом А. П. Ермолове, знал многих ермоловских генералов и офицеров, в том числе – начальника штаба корпуса генерала А. А. Вельяминова. Иначе сказать, Кюхельбекер находился в среде, где война с горцами постоянно обсуждалась и где горцы принимались: мятежные для переговоров, а мирные, пусть нечасто - как гости. С некоторыми из них поэту довелось общаться. 1822-й год он встречал у генерала Вельяминова, где беседовал с Амаллат-беком – красавцем-горцем, в будущем – героем нашумевшей одноимённой повести А. А. Бестужева-Марлинского. Амаллат не мог не интересовать Кюхельбекера: за три года до этого, в 1819-м, он совсем юным попал в русский плен, был приговорён к смерти, но спасся благодаря ходатайству полковника Верховского. Кюхельбекер знал и Верховского: гуманный полковник не просто пожалел Амаллата - он приблизил его к себе, воспитывал, поместил в русскую армию. Продолжение их истории Кюхельбекер узнал, уже покинув Грузию. В 1823 г. Амаллат, подвергшись обману, в результате всяких интриг убил своего благодетеля и вскоре был отвергнут собственными соплеменниками: горцы обрекли его на скитания в горах и смерть от русских. В 1831 г. вышла в свет повесть Марлинского об этой трагической судьбе. Кюхельбекер прочёл повесть в тюрьме, особо ощутив аромат её подлинности (см. «Дневник Узника», запись от 2 мая 1834 г.).

А. С. Грибоедов. Рис. ПушкинаА. С. Грибоедов. Рис. Пушкина     Осведомлённость поэта в кавказских делах не вызывает сомнения ещё и потому, что он дружил на Кавказе со своим сослуживцем Грибоедовым. Грибоедов, обожавший и Грузию, и Кавказ, ввёл Кюхельбекера в круг своих тифлисских знакомых – в этом кругу война с горцами, бесспорно, обсуждалась во всех деталях. Кроме того, Грибоедов и сам откровенно обсуждал с другом кавказские события. Стоит вспомнить грибоедовское письмо Кюхельбекеру от 27 ноября 1825 года (Вильгельм Карлович был уже в Петербурге). В письме рассказывается о гибели двух горцев, кабардинского князя Джахонтова (любимца Ермолова, как пишет Грибоедов) и его товарища Касаева: эти молодые кабардинцы, не раз выступавшие против русских, оказали сопротивление при аресте и были убиты. «Кровавая сцена» случилась при Грибоедове и произвела на него неизгладимо гнетущее впечатление: «…вот уже месяц, как она … у меня из головы не выходит» … Делится Грибоедов и своими сомнениями относительно тактики российского командования на Кавказе: «Кабарду Вельяминов усмирил, одним ударом свалил двух столпов вольного, благородного народа. Надолго ли это подействует?» Заметим, что адресат письма в глазах автора - абсолютный единомышленник в кавказских вопросах. Видимо, так и было.

       И всё же Кюхельбекер, в отличие от Пушкина и самого Грибоедова (см. «Хищники на Чегеме», 1825) тему горцев в своих сочинениях почти не поднял, лишь коснулся её в отдельных строках (см. «На смерть Якубовича», 1846 г.). Его собственная близость к войне в стихах не отразилась. Правда, в послании «К Пушкину» (1822 г.) поэт упоминает о каком-то не очень понятном кавказском эпизоде:

Кавказский конь топтал меня,

И жив в скалах тех молчаливых

Я встал из-под копыт коня!

       Возможно, это «столкновение» с конём было связано с прогулкой Кюхельбекера в горах, но так или иначе - Кавказ упомянут в послании вскользь, хотя написано оно как отклик на пушкинский «Кавказский пленник». Поэт пишет о своём «душевном родстве» с главным героем поэмы: оба не прижились на родине, оба подверглись всяким испытаниям, оба выжили – автор считает, что на новые мучения. В самых туманных выражениях Кюхельбекер вспоминает о недоброжелательности к нему властей, о рискованных, роковых происшествиях, случившихся с ним во время путешествия за границей и службы у Ермолова. Послание полно многозначительных намёков на тяжесть собственного характера и обстоятельств. Пушкин в письме к Н. И. Гнедичу от 13 мая 1823 г. подшучивает над этой многозначительностью друга: «Кюхельбекер пишет мне четырёхстопными стихами, что он был в Германии, в Париже, на Кавказе и что он падал с лошади. Всё это кстати о Кавказском пленнике».

       Почему пылкий Кюхельбекер, находясь вблизи войны, прошёл мимо неё в своём творчестве? Это тем более странно, что общественная жизнь и политика всегда занимали этого поэта. Находясь в Тифлисе, он был в высшей степени озабочен борьбой за свободу Греции и поддерживал дело греков в стихах. Похоже, что кавказская война просто не воспринималась им как тема, достойная поэзии: об этой войне он знал слишком много запутанного, «некрасивого». И всё же Кюхельбекер, пока был на свободе, наверняка внёс лепту в формирование общественных взглядов на «кавказский вопрос» - в живом общении, в беседах со многими образованными современниками.

     Если лицейские поэты соприкоснулись с горской войной как свидетели и мыслители, то В. Д. Вольховский, К. К. Данзас и Ф. Ф. Матюшкин приняли в ней непосредственное участие.  

       Генерал-майор В. Д. Вольховский, участник персидской, турецкой и польской кампаний, попал на войну с горцами в 1831г. В эту пору на Кавказе окреп мюридизм – мусульманское религиозное учение, позволившее объединить многочисленные горские народности, раньше нередко враждовавшие друг с другом. Мюрид, в переводе с арабского – ученик высшего духовного наставника; таким наставником, «духовным отцом» для горцев – сами они называли его имамом - стал Кази-Мулла, провозгласивший священную войну против русских. Под началом имама оказались, по сути, все горцы, не принявшие российской власти. Кавказское сопротивление вошло в новую фазу, и Вольховскому вновь представились условия развернуть свой воинский талант.

       Одним из его первых дел в горах было участие в штурме дагестанского аула Гимры. Родина Кази-Муллы, Гимры к 1831 г. превратились в отлично укреплённый, неприступный горный оплот Кавказа. Взятие этой цитадели возглавил сам главнокомандующий Кавказским корпусом барон Г. В. Розен, Вольховский командовал частью его войска. Бой оказался чрезвычайно сложен по своим условиям: горцы, находясь на близком расстоянии к штурмующим, встретили отряд Вольховского сильнейшим огнём. Во время схватки Кази-Мулла и его ближайшие соратники погибли; Шамиль, будущий имам Кавказа, сумел скрыться в горы. В 1831 году, однако, никто не предполагал опасности этой фигуры: были надежды, что с мюридизмом покончено. Лицейский директор Е. А. Энгельгардт, читая в газете о сражении при Гимрах, мысленно пробирался вместе с Вольховским «сквозь пропасти и… лазал по скалам». «Это дело богатырское. Более всего радуюсь, … что ты цел вышел из этого свинцового и чугунного дождя», - писал директор своему любимцу. Вскоре после дела при Гимрах Вольховский получил должность начальника штаба Кавказского округа.

        Летом 1837 г. почти что рядом с Вольховским оказался на Кавказе Ф.Ф.Матюшкин. Оба друга участвовали в операции по взятию мыса Адлер, но встретиться не сумели - из-за занятости. Вольховский командовал в этих боях десантом, а командир боевого фрегата Матюшкин помогал войскам с моря: доставлял снаряды и провизию, увозил раненых и больных. Его потрясло состояние русской армии. Солдаты, которых Матюшкин вывозил с Кавказа, страдали от лихорадки, цинги и сырости, не могли избавиться от вшей. Сказывался губительный для непривычных людей климат! Прекрасный фрегат после «адлеровских» рейсов оставался в ужасном состоянии, «покрыт миллионами насекомых» … Свои впечатления Матюшкин высказал Вольховскому в возмущённом письме. Можно представить, с какой болью читал Вольховский негодующие вопросы друга: как можно заставлять воевать цинготные батальоны? как не жалеть, не беречь солдат? «Рассчитывай, во что обошлась Адлеровская фортеция и деньгами, и людьми, и какая польза? ... Прощай, больше не буду писать, боюсь тебя рассердить… будем живы – увидимся».

       Цена победы, надо полагать, не вполне входила в компетенцию Вольховского. Если Матюшкину казалось, что командование Кавказского корпуса спешит с победами, то император Николай, напротив, посчитал, что дела на Кавказе идут слишком медленно. В том же 1837 г. Вольховский попал в немилость, был переведён по службе в Западный край, под начало ненавистного фельдмаршала Паскевича – и 16 февраля 1839 г. вышел в отставку. Он поселился на Украине, в имении своей жены, но, как полагали близкие, не сумел жить вдали от армии. 7 марта 1841 г. Вольховский умер.

       Ещё один лицейский «кавказец», участник войн с Персией и Турцией подполковник К. К. Данзас, воевал с горцами в 1838 – 1842 гг. Попав в отряд, подчинённый генералу Н. Н. Раевскому-младшему (другу Пушкина), военный инженер Данзас принимал деятельное участие в сооружении Черноморской береговой линии – в строительстве фортов Головинский, Лазарев и Раевский. Строительство нередко сопровождалось боями и перестрелками. Предполагалось, что форты будут мешать связям Кавказа с Турцией, в том числе – торговым связям, особенно важным для горцев в пору неурожая. Российское командование рассчитывало, что голод быстрей штыков заставит мятежников покориться России. Однако неурожай, случившийся в 1840 г., неожиданно вызвал совсем другой поворот событий: доведённые до отчаяния горцы яростно атаковали наши крепости на побережье, взяли и разорили большинство из них. Немногочисленные и ослабленные болезнями гарнизоны крепостей были вырезаны (см. Я. А. Гордин. Указ. соч., с. 301). В 1841- 1842 гг. Данзас участвовал в восстановлении береговой линии…

      Конец кровавой войне в XIX в. удалось положить только при Александре II, в пору либеральных реформ. Многое в деятельности российского правительства определял в это время бывший лицеист князь А.М. Горчаков, с 1856 г. – министр иностранных дел, с 1862-го – вице-канцлер; в 1867-м он станет канцлером. Мастер точных формулировок, Горчаков ещё в самом начале своей министерской карьеры определил суть главной задачи империи: «Россия сосредотачивается» - сосредотачивается на своих внутренних делах, своих проблемах. Одной из таких проблем был Кавказ.

     Крайне важное обстоятельство: при Александре II в решение «кавказского вопроса» стали вкладывать значительно больше средств, чем при Николае. Чуда, естественно, не произошло. Война оставалась кровопролитной и жестокой до самого конца: даже её, казалось бы, гуманная составляющая – переселение смирившихся горцев на равнину – была по-настоящему драматичной. Коренные жители Кавказа отказывались от родных мест, от привычного существования, против воли меняли образ жизни. И всё же российская политика в крае стала гибче! Голод перестали рассматривать как обстоятельство, помогающее России: горцам в случае неурожая стали помогать. Начали внимательней относиться к местным народным обычаям, культуре, вере. Тем из жителей, кто так и не признал владычества России, разрешили уехать в Турцию. К несчастью, судьбы беженцев в большинстве своём сложились в Оттоманской империи крайне трудно, даже трагически – но уже не по вине русских колонизаторов.

Медаль за покорение КавказаМедаль за покорение Кавказа       21 мая 1864 г. в лагере победителей на Кавказе был отслужен благодарственный молебен по случаю окончания долгой и мучительной войны. Замирение с горцами вызвало ликование по всей стране. Особенно радовались участники кавказских сражений, из лицейских первокурсных – Данзас и Матюшкин; главного «кавказца», Вольховского, уже двадцать три года как не было на свете. Могли ли оставшиеся в живых подумать, что достигнутый с таким трудом мир окажется временным!? Скорее всего, они представляли себе будущее более счастливым…