Дорогая Элленора
«Дорогая Элленора, позвольте мне называть Вас этим именем...»
(Из письма А.С. Пушкина Каролине Собаньской)
Блистательная
А.С.Пушкин посвятил красавице-польке Каролине Собаньской стихотворный шедевр «Что в имени тебе моём?». Она прожила долгую жизнь, бурную, полную приключений и контрастов. Родилась в 1794 году в украинской глуши, воспитывалась в Вене у тётки, получила высокое европейское образование, любила изящные искусства; музыкально одарённая, она брала уроки у Ружички и Сальери, обучалась языкам, красноречию. Играла всего Моцарта, обожала его творения и именем его жены назвала свою единственную дочь — Констанция. Потом блистала красотой, изяществом и любезностью в доме своего отца графа Адама Ржевусского, киевского предводителя дворянства. Польский магнат, он поладил с русским правительством, получил огромные земельные владения, но всё своё состояние промотал, а потому срочно выдал замуж красавиц-дочерей за преуспевающих негоциантов.
Уйдя от мужа, Каролина обосновалась в Одессе — под покровительством графа Ивана Осиповича де Витта, принимала поклонение многих, в том числе двух великих поэтов, сосланных в Одессу, — Пушкина и Мицкевича. В конце двадцатых годов появилась в Петербурге во всеоружии своего обаяния, устраивала интеллектуальные беседы и фортепианные вечера у себя в салоне, очаровывала своей игрой и пением и снова принимала двух влюблённых в неё поэтов, да ещё заставила их сдружиться.
В 1831 году после подавления польского мятежа оказалась с Виттом в Варшаве и была выслана оттуда императором Николаем по подозрению в покровительстве и укрывательстве поляков — выслана как русская подданная в свою подольскую деревню, а затем жила в Крыму в роскошном имении княгини А.С. Голицыной (княгиня была подругой Каролины и соседкой Пушкина по нижегородскому имению). В 1846 году Каролина покинула Россию, объездила Европу, а с 1848 года поселилась в Париже.
Пережив кошмары Парижской коммуны, жертвы которой оплакала, она умерла в 1885 году в возрасте 91 года и похоронена на Монпарнасском кладбище.
Последнее стихотворное посвящение получила она в 78 лет — от Жюля Лакруа, поэта, переводчика и драматурга, её третьего мужа.
В XX веке был найден её альбом в зелёном сафьяне. Недоумения пушкинистов разрешились: Пушкин собственноручно вписал 5 января 1830 года ей в альбом своё магическое стихотворение «Что в имени тебе моём?...»
«Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобной
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его, тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.
(текст печатается по: ПСС в 10-ти тт., т.3. М., 1957).
Приступ влюбленности
Дама собирала редкие автографы писателей, политических деятелей (в том числе имела тюремный автограф королевы Марии-Антуанетты) и попросила своего одесского воздыхателя, теперь уже знаменитого Пушкина, оставить в её альбоме свое имя — он сделал больше. Не всегда он так поступал:
Когда блистательная дама
Мне свой in-quarto подаёт,
И дрожь и злость меня берёт,
И шевелится эпиграмма
Во глубине моей души,
А мадригалы им пиши!
Но это был совсем другой случай. Просмотрев записки Каролины Собаньской, праправнук Пушкина парижанин Г.М. Воронцов-Вельяминов «вынес твёрдое убеждение, что это была не только умная и талантливая женщина, но одинокая и глубоко несчастная, потерявшая себя в жизни. Её отношения с Пушкиным — удивительный эпизод его биографии. Пушкин называл её демоном, страстно любил и боялся. Его тянуло к ней, как мотылька тянет к огню, но в какой-то момент что-то оттолкнуло его от Собаньской. Скорее всего, это было предчувствие, которым он был так наделён. Ведь он ничего не знал о её тайной жизни». Это было сказано в 1982 году.
Прошло 20 лет, и взоры славистов Европы и Америки обратились к архиву Собаньской. В 2006 году Внешторгбанк купил на аукционе и подарил Пушкинскому дому автограф стихотворения «На холмах Грузии лежит ночная мгла» из архива Собаньской.
В 1830 году княгиня Вяземская послала в Сибирь Марии Николаевне Волконской это стихотворение, объяснив, что оно посвящено невесте Пушкина. Волконская отреагировала довольно странно, назвав этот поэтический шедевр мадригалом, любовной болтовнёй. Впрочем, она вообще считала, что «Пушкин поэтизировал всё, что видел, и обожал только свою Музу».
Между тем в черновике остались строчки, открывающие вдохновительницу. И это не Наталья Николаевна Гончарова и не Мария Николаевна Волконская.
Я твой по-прежнему,
Тебя люблю я вновь
И без надежд, и без желаний,
Как пламень жертвенный, чиста моя любовь
И нежность девственных мечтаний.
Да, в Каролину Теклу Розалию Собаньскую, урождённую графиню Ржевусскую, молодой Пушкин в Одессе был влюблён не на шутку, а в год написания двух приведённых стихотворений (1829) в Петербурге он испытывал новый приступ влюблённости в роковую красавицу. И вот неудобство для биографов поэта — как раз к этому времени уже долго тянулось его сватовство к юной москвичке Наталье Гончаровой. Друг Вяземский даже сказал: «Как можно свататься, любя другую женщину!» В день помолвки Александра Сергеевича с Натальей Николаевной 6 апреля 1830 года, как нарочно, в «Литературной газете» было напечатано стихотворение «В альбом» («Что в имени тебе моём...»). А осенью 1830 года (видимо, после очередного разрыва с Каролиной) в Болдине поэт с горькой иронией запечатлел стиль своих долгих и трудных отношений с ясновельможной панной — в стихотворении «Паж, или Пятнадцатый год» с эпиграфом: «Возраст Керубино». В черновике было: «мою варшавскую графиню» (в беловике — «севильскую»). С пажом Керубино из комедии Бомарше и оперы Моцарта сравнивала одесского Пушкина княгиня Вера Вяземская — и тогда он уже был влюблён в Собаньскую! Да, «варшавская графиня» была «величава». Тот же Вяземский писал жене: «Собаньская умна, но слишком величава. Спроси у Пушкина, всегда ли она такая...»
Родная сестра Каролины Эвелина Ганьская, видимо, тоже была величава. За полгода до смерти Оноре де Бальзака она стала его женой — так завершился их многолетний эпистолярный роман. Ева, как называл её знаменитый романист, скорее всего, любила его и заботливо ухаживала за ним во время его предсмертной болезни. Однако он говорил, что любовь её часто похожа на милостыню, которую подают нищему.
В этом же роде могла себя держать и её сестра. Ева и Каролина всегда помнили, что в их жилах течёт кровь польских и французских королей. Их прабабка — королева Мария Лещинская, супруга Людовика XV. Двоюродная бабка Розалия Любомирская пыталась спасти Марию-Антуанетту от угрожавшей ей казни, будучи её подругой. Сама она была за это гильотинирована, и её имя вошло в анналы французской революции.
Рука Каролины
Сегодняшний Интернет, набитый сообщениями о Собаньской, полон «сенсаций», противоречий и вздорных мнений: мужчины всей Европы лежали у её ног, она — «утаённая любовь» Пушкина, ей посвящено «Я помню чудное мгновенье...», скандальная особа, шпионка, агентка III отделения, содержанка генерала Витта, роковая женщина, авантюристка, религиозная ханжа, демоница.
Роман Якобсон в 1937 году в эмиграции опубликовал статью о Собаньской — на чешском, потом на английском языке — с характерным названием «Тайная осведомительница, воспетая Пушкиным и Мицкевичем».
У нас её старались исключить из биографии Пушкина, искали доказательства того, что она доносила на обоих поэтов. Но доказательств не было. О Мицкевиче, высланном в Россию, не поступило из Одессы никаких разоблачений, и в 1829 году его благополучно освободили, он уехал из России, между прочим, чтобы по-своему участвовать в подготовке варшавского мятежа.
Что касается Пушкина, то с ним произошла ещё более удивительная история. Генерал Витт после восстания декабристов заслал своего агента полковника Бошняка (под видом странствующего энтомолога) из Одессы в Псковскую губернию с открытым ордером на арест Пушкина. Отчёт тайного агента был более чем странный: «От игумена Ионы узнал я следующее: Пушкин иногда приходит в гости к Ионе, пьёт с ним наливку и занимается разговорами. Кроме Святогорского монастыря и госпожи Осиповой он нигде не бывает, но иногда ездит в Псков. На вопрос мой: «Не возмущает ли Пушкин крестьян?» — игумен Иона отвечал: «Он ни во что не мешается и живёт как красная девка».
Данное свидетельство сделало возможным благополучное завершение михайловской ссылки.
А как же оно могло появиться? Здесь чувствуется рука Каролины. Будто в «Сказке о царе Салтане»: «И в суму его пустую/Суют грамоту другую».
Получается, что Витт посылал агента, а Каролина наставляла его по-своему?
В Михайловском Пушкин создавал свою трагедию «Борис Годунов», позже, в Москве и Петербурге, он читал её в нескольких домах. Прочёл и Каролине. Роман Якобсон считает, что образ Марины Мнишек навеян был Собаньской. «Она волнует меня, как страсть. Я ещё вернусь к ней». «Она ужас до чего полька, как говорила кузина г-жи Любомирской», т.е. Собаньская (Мнишеки, как Радзивиллы, Ходкевичи, Вишневецкие, входили в число предков Каролины).
Была ещё одна женщина, которую поэт сравнивал с Мариной Мнишек, — это Катерина Раевская, жена Михаила Орлова. Вяземскому Пушкин писал: «Моя Марина — славная баба, настоящая Катерина Орлова. Знаешь её? Однако ж не говори никому». Честолюбие этой дамы, по мнению Александра Сергеевича, было сопоставимо с честолюбием кратковременной московской царицы. Видно, поэт знал или, скорее, догадывался о планах генерала Орлова, сына екатерининского вельможи, любимца императора Александра, принимавшего по его поручению капитуляцию Парижа, и … основателя «Ордена русских рыцарей». У Каролины, впрочем, такого честолюбия, как у генеральши Орловой, не было, а был потомственный страх перед революцией.
Через семейные предания Каролины Пушкин как бы прикасался к ужасам французской революции. О страхах перед мятежниками, о буйстве толпы он узнавал почти из первых рук. Вспомним его пронзительное стихотворение «Андрей Шенье» (о поэте, которого везут на казнь), его рисунок виселицы «И я бы мог...», начатое в 1831 году исследование о французской революции, замысел повести о палаче и его сыне, заметку о записках парижского палача Самсона...
Рыцарь бедный...
Никто из женщин, которыми увлекался, которых любил Пушкин, и тех, чьи имена связывают с ним, не может сравниться с Каролиной по степени информированности. О многом могла поведать поэту польская графиня, европейски образованная дама: о своих предках, о французской революции, о польской княжне Потоцкой, пленнице Бахчисарая, о Моцарте и Сальери.
В 1825 году Антонио Сальери умер, и, несомненно, Каролина, его ученица, обратила внимание Пушкина на этот факт. В заметке о нём (1832) Пушкин писал: «В первое представление «Дон Жуана», в то время, когда весь театр, полный изумлённых знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, раздался свист — все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы, в бешенстве, снедаемый завистью. Сальери умер лет 8 тому назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении — в отравлении великого Моцарта. Завистник, который мог освистать «Дон Жуана», мог отравить его творца».
Каролина Текла Розалия была воплощением ревностной, мистически настроенной католички, и зря её называют ханжой. Пушкин не мог забыть, как её пальцы коснулись его лба в соборе 11 ноября 1823 года, на крестинах новорождённого сына Воронцовых. «Это прикосновение обратило меня в католика». Католиком он не стал, но европейское средневековье и католический мир открывались русскому поэту, не бывавшему в Европе, во многом через его собеседницу («Жил на свете рыцарь бедный...», сцены из рыцарских времён, донна Анна, Лаура в «Каменном госте»). А обольщение музыкой, Моцарт, которого она блистательно исполняла!
«Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия», — в альбом пианистке Марии Шимановской Пушкин вписал эти строки, ещё не слыша её игры (как доказала музыковед Л.А. Федоровская). Но Каролину он слушал до этого не раз. А она была талантливой пианисткой.
В Одессе, оказывается, Каролина брала из библиотеки Витта и читала с Пушкиным французские романы:«Влюблённый дьявол» Жака Казота и «Адольф» Бенжамена Констана. Выбор замечательный! Эти психологические романы стоят у истоков европейского жанра. «Адольф» и «Влюблённый дьявол» произвели неизгладимое впечатление на Пушкина и имели большие творческие последствия. Произошла удивительная история, связанная с этими совместными чтениями Каролины и Пушкина, — литература вторгается в жизнь, и героини Констана и Казота соединились в воображении Пушкина с пани Каролиной: пылкая и несчастная Элленора, польская графиня, красавица не первой молодости, возлюбленная Адольфа и — о ужас! — демоническая обольстительница юного испанского дворянина дона Альвара в романе Казота — точнее. дьявол, обратившийся сначала в красивого пажа, а потом в очаровательную женщину. Пушкин, да и Мицкевич тоже, испытав на себе чары Каролины, считали их опасными, демоническими.
В 1829—1830 гг. Наталья Николаевна представлялась ему ангелом, Каролина — демоном. Невесте он писал из Болдина: «Целую кончики Ваших крыльев, как говорил Вольтер людям, не стоившим Вас». А в «Каменном госте» Лаура, певица, гитаристка — «милый демон», в её объятия устремляется вернувшийся из ссылки Дон Гуан. К Лауре обращены жестокие слова о мимолётности женской красоты, словно цитата из письма Пушкина к Собаньской: «Но эта красота когда-нибудь увянет»:
...когда твои глаза
Впадут и веки, сморщась, почернеют,
И седина в косе твоей мелькнёт,
И будут называть тебя старухой,
Тогда — что скажешь ты?
С 1826 года поэт мечтал о женитьбе, о прочной, устроенной жизни, однако три попытки (Софи Пушкина, Аннет Оленина, Катерина Ушакова) оказались неудачными; сватовство к Наташлье Гончаровой затянулось. Он попал в тупик и снова увлёкся обольстительной полькой. Увы, и здесь его ожидала ситуация тяжёлого психологического тупика. Он метался из огня в полымя, а ведь уже имел в Одессе жесточайший опыт воспитания чувств, связанный с Каролиной.
Простишь ли мне ревнивые мечты,
Моей любви безумное волненье...
Не знаешь ты, как сильно я люблю,
Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.
Мицкевич, разочарованный, говорил о возлюбленной жёстко, его стих «каменел».
«Женщина без сердца»
Как же всё-таки обстояло дело с её конспиративной деятельностью? Вопрос непростой. Для уяснения этого надо рассмотреть некоторые моменты её внешне блистательной, но внутренне драматичной жизни.
Её, шестнадцатилетнюю дочь, разорившийся отец, что называется, продал богатому торговцу пшеницей, подольскому помещику Иерониму Собаньскому, старше Каролины на 33 года, невежественному, невоспитанному, часто нетрезвому. Она родила дочь и ушла от мужа, добившись официального развода в Подольской римско-католической консистории. (У Пушкина в светских повестях 30-х годов мелькает образ эксцентричной «вдовы по разводу с огненными глазами», современной Клеопатры. Это она — Каролина, «светская злодейка», как считала А.Ахматова.)
В 1819 году, когда ей исполнилось 25 лет, она страстно влюбилась в графа Ивана Осиповича Витта, известного донжуана, красавца и чужого мужа. 17 лет длилась их связь, и в этом союзе Каролина стала «рабой любви», как говорят. Положение её было двусмысленным, психологически тяжёлым, несмотря на её знатность, несмотря на богатство Витта, который построил для её балов и маскарадов дворец в Одессе. Впрочем, у неё были и свои особняк, дача и «хутор» — загородная вилла, потому что император Александр I, покровитель поляков, симпатизирующий её венской тётке, пожаловал Каролине 15 тысяч десятин плодороднейших земель вблизи Овидиополя на Днестровском лимане, т.е. недалеко от Одессы. В 2005 году на месте её бывшего имения установлена мемориальная доска. Она названа там женой генерала Витта, красавицей, вдохновлявшей Пушкина и Мицкевича. Да, Мицкевич посвятил ей почти все свои «Крымские сонеты», Пушкин — многое, хоть и тайно. Но женой Витта она, к её огорчению, так и не стала.
Генерал-лейтенант от кавалерии граф Витт, начальник южных военных поселений, второй человек в Новороссии и Таврии после графа Воронцова, имел поручение от императора Александра осуществлять надзор за состоянием умов на юге России, за тайными обществами, о которых император получил уже несколько донесений. Полковник Пестель вызывал особую настороженность (он предлагал истребить весь род Романовых). Пестель и Витт следили друг за другом, и, может быть, каждый просчитывал ситуацию, готовый продать в случае чего один другого. Убеждённая монархистка и ненавистница смут и революций, Каролина помогала своему невенчанному мужу составлять отчёты, исполняла и другие поручения, пользуясь своим умом, жизненным опытом, смелостью (даже дерзостью) и неотразимым обаянием.
О характере её обаяния следует сказать отдельно. Ф.Ф. Вигель, известный злопыхатель своей эпохи, всё же проговорился: «Она была существо особое». Б.М. Маркевич вспоминал её огненные глаза, стройную фигуру и малиновый берет («Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?»). Н.С. Всеволожский, брат её подруги и покровительницы княгини Анны Сергеевны Голицыной, известный путешественник, испытав на себе её чары, поспешил удалиться от греха подальше.
Племянница Анна Мнишек пишет о ней, почти шестидесятилетней: «Тётя Каролина ослепительно прекрасна, и, может быть, это лебединая песня её красоты. Но существует и такая красота, которая не исчезает».
Владислав Мицкевич, сын Адама Мицкевича, посетил её в Париже после смерти отца. Она произвела на него сильное впечатление. «Беседуя с ней, чувствуешь, что она в тебя влюблена, именно в тебя, только в тебя! И хорошо ещё, если, выйдя от неё, когда остынет кровь, сумеешь осознать, что истинных её чувств ты не раскроешь никогда».
Моду на польских красавиц ввёл, скорее всего, император Александр: его многолетняя фаворитка Мария Антоновна Нарышкина — урождённая княжна Святополк-Четвертинская. А вот император Николай совсем иначе, чем его августейший брат, смотрел на русско-польскую историческую драму, этот старинный «спор славян между собою», и судьба польской графини, любовницы русского генерала, была решена им круто, хотя наместник Царства Польского граф Паскевич-Эриванский и считал полезной для России деятельность Каролины, а также преданность всего её семейства законной власти. (Не все поляки были тогда сторонниками независимости Польши.) Витт предпочёл Собаньской карьеру и покинул её в 1836 году, а она вскоре покинула Россию.
Когда в 1830 году Собаньская рассталась с Пушкиным, жить поэту оставалось шесть лет, а у неё впереди была ещё одна жизнь - длиной в 55 лет, в которой она обрела тихую пристань в браке с поэтом, драматургом, переводчиком Шекспира Жюлем Лакруа.
Она переживёт двух своих мужей и Витта, свою единственную дочь Констанцию, свою знаменитую сестру Эвелину, мадам Бальзак, императора Николая I и будет путать с ним великого князя Николая Александровича, будущего Николая II. До конца дней Каролина Лакруа вела светскую жизнь, музицировала, любила перечитывать «Евгения Онегина» может быть, потому, что в письме Онегина к Татьяне слышала знакомые мотивы двух безумных писем к ней влюблённого Пушкина — в феврале 1830 года в далёком Петербурге (сходство этих писем впервые отметила Анна Ахматова и независимо от неё — Владимир Набоков): «Я рождён, чтобы следовать за Вами — всякая иная забота с моей стороны — ошибка или безумие...»
Нет, поминутно видеть вас,
Повсюду следовать за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловить влюблёнными глазами,
Внимать вам долго, понимать
Душой всё ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать
Бледнеть и гаснуть... вот блаженство.
В Париже за полгода до кончины девяностолетняя женщина писала завещание мужу, который был значительно младше её, но вот уже 13 лет как ослеп. Письмо сохранилось в её архиве: «...с тобой я была самая счастливая женщина. Ты был моей любовью, моей совестью, моей жизнью. Но смерть нас не разлучит. Я всегда буду около тебя, с тобой и придёт день, когда мы будем вместе вечно. Думай обо мне, молись за меня и старайся не быть слишком несчастным. Твоё страдание тревожило бы мой покой на небесах.»
В молодости родные называли Каролину «женщиной без сердца», а она хранила цветок, подаренный ей кузиной Ядвигой Любомирской в день прощания с Россией, может быть, в память пушкинского стихотворения: «Цветок засохший, безуханный,/Забытый в книге вижу я...»
Имени Каролины нет в так называемом «донжуанском списке» Пушкина, который он внёс в альбом московской барышни Елизаветы Ушаковой в разгаре своей страсти к Каролине. Не сохранились — или же затаились среди неизвестных — её портреты.
Но не так давно выявлены (Л.А. Краваль, Р.Г. Жуйковой) профили Каролины в черновиках Пушкина. Их немало, они все очень разные — по настроению автора. В них и яркость, и особая энергия её натуры, и «демонизм». Её образ являлся поэту и среди так называемых «адских» рисунков — замыслов «Влюблённого беса».
Почти отсутствует её имя в мемуарах современников Пушкина, что очень удивляло пушкиниста А. М. де Рибаса, потомка основателя Одессы.
Кстати
Комментаторы распределили стихотворения, вдохновлённые Каролиной, между другими дамами, правда, Роман Якобсон, филолог с мировым именем, ей многое вернул. И это справедливо.
Я вас любил: любовь ещё, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.